Эти завоевательные войны имели различные результаты. Иногда присоединенные территории становились римскими колониями, в этом случае земли отбирали у владельцев и делили между римскими гражданами. Иногда Рим заключал союз с сохранявшими автономию италийскими общинами при условии взаимной военной помощи. Иногда Рим даровал гражданство (либо с правом участия в выборах, либо без него), и в этом случае общины, хотя и имели двойное гражданство, также оказывались поглощенными Римской республикой. Язык, обычаи и культура римлян потихоньку распространялись по всей Италии.
Главным требованием, заключавшимся во всех названных формах подчинения соседей, была покорность Риму. Она составила базис, позволивший Риму строить свою державу и за пределами Италии, — именно отсюда он черпал бесконечные людские ресурсы (из числа граждан и союзников), а стало быть, и бесконечные воинские ресурсы. Анализируя тему военного превосходства римлян над всеми другими армиями Средиземноморья, греческий историк Полибий пишет: «…Поэтому если иногда римляне и терпят крушение в начале, зато в последующих битвах восстанавливают свои силы вполне… Отстаивая родину и детей, они никогда не могут охладеть к борьбе и ведут войну с неослабным рвением до конца, пока не одолеют врага».[7]
В огне этих завоевательных войн был выкован римский характер, в котором сошлись воинский менталитет и жизнестойкость крестьянина. В то же время римские консулы, располагавшие «империем» и руководившие кампаниями, стремились покрыть славой свои древние родовые имена, доставшиеся им от более скромных предков — пастухов и земледельцев Этрурии и Лация. Суровый и непоколебимый нрав земледельца и скотовода, в трудовой жизни которого нет места роскоши и сибаритству, проявился прежде всего в отношении к этим войнам. По мнению римлян, их военные действия были продиктованы благочестивым почитанием воли богов и базировались на честности, верности слову и, самое главное, справедливости.
Война, окончательно закрепившая контроль Рима над югом Италии, разгорелась в 280 г. до н. э. Греческий город Тарент, находившийся на «каблуке» Апеннинского полуострова, направил Риму несколько вызывающих посланий. Перед этим, опасаясь римской экспансии, тарентийцы обратились за военной помощью к Пирру, греческому царю Эпира (область на севере Греции). Он дал согласие, поскольку и сам подумывал над созданием греческой империи на западе.
В бешенстве от столь откровенно выраженного неуважения со стороны Тарента римляне захотели расплатиться за эти «оскорбления». Таким образом, им представилась еще одна возможность прибегнуть к «самообороне» и совершить возмездие — акт, который Рим считал своим долгом. На горизонте замаячила новая троянская война. Но только на сей раз не между мифическим троянским героем Энеем и легендарными греческими царями Агамемноном и Менелаем, а между их потомками — «троянцами»-римлянами и греческой армией царя Пирра.
Тарент находился слишком далеко от Рима, чтобы римские жрецы могли совершить тщательно продуманные ритуалы, которые теперь неизменно предшествовали началу военных походов. Например, у жреца-глашатая не было времени прибыть на границу с врагом, как того требовали правила. Там он должен был бы покрыть голову шерстью, воззвать к Юпитеру как к свидетелю того, что он прибыл на законном основании и с благочестивыми намерениями, и объявить «виновной» стороне о том, что у них есть тридцать три дня на сложение оружия. Не было времени также и удостовериться в благоволении богов путем метания копья на территорию противника. Однако римляне ловко нашли выход из положения. Они заставили взятого в плен солдата из армии Пирра купить маленький участок земли в Риме, и жрецы бросили туда свое символическое копье.