Затем специальные отряды по очистке улиц попытались несколько упорядочить творившееся вокруг безумие. Они освободили улицы от трупов и раненых, сваливая их в ямы вместе с камнями. Улицы требовалось очистить для того, чтобы по ним могли двигаться когорты воинов и кавалерия. Кони ступали по валявшимся тут и там частям тел, оторванным головам. По уровню жестокости эта война достигла новых высот, далеко превзойдя кровопролитные полевые сражения времен Ганнибала и тем более — морские бои времен Первой Пунической войны. В то же время Эмилиану любой ценой нужно было сохранить дисциплину в войсках. Пока отряды солдат сменяли друг друга, дабы не ослабить натиск, сам Эмилиан, едва выкраивая время на еду и сон, следил за ситуацией практически круглые сутки.
На седьмой день усилия римлян увенчались успехом, и 50 000 изможденных, доведенных до голодного истощения карфагенян вышли к Эмилиану, неся к его стопам гирлянды бога врачевания Асклепия в знак своего желания сдаться в обмен на сохранение жизни. Эмилиан принял их просьбу. После небольшой передышки римская армия обратила всю свою мощь на священный храм Эшмуна. Он находился в цитадели города на возвышении и представлял собой хорошо защищенное убежище, в котором укрылся карфагенский военачальник Газдрубал с отрядом из девятисот человек. Римляне окружили холм, но взобраться по нему к храму с наскока не смогли. Однако извечные спутники войны — усталость, голод и страх — заставили карфагенян выйти на крышу храма. И тут они увидели, что бежать им некуда. Когда Газдрубал, поняв, что они обречены, тайно покинул цитадель, Эмилиан не замедлил воспользоваться этим. На виду у непокорных защитников города он инсценировал жалкую сцену сдачи в плен их струсившего командира. Спустя некоторое время после этой деморализующей картины защитники, в том числе жена Газдрубала с детьми, оставили всякую надежду и нашли смерть в пламени, накрывшем храм.
Римляне праздновали полную победу. Однако реакция Эмилиана на безжалостное разграбление Карфагена была поразительной. Он не только не поддался безудержному, бездумному ликованию, но, напротив, погрузился в печаль, раздираемый сомнениями и даже чувством вины. Полибий, видевший все собственными глазами, засвидетельствовал это в своем трактате. Эмилиан, желая поговорить с ним, повел его в место, откуда открывалась ужасающая картина разрушений, и разразился слезами. Он даже процитировал строки из «Илиады» — древнегреческого эпоса, чье авторство приписывается Гомеру:
Твердо я ведаю сам, убеждаясь и мыслью и сердцем, Будет некогда день, и погибнет священная Троя, С нею погибнет Приам и народ копьеносца Приама.[17]Когда Полибий спросил, что он имеет в виду, Эмилиан ответил, что однажды Рим будет ждать та же судьба, какая была уготована Трое и ее царю Приаму. Да и древний город Карфаген был столицей империи, существовавшей в течение семисот лет. Он «правил столь многими землями, островами и морями и был некогда так богат армией и флотом, слонами и деньгами, как свойственно только могущественнейшим из империй». И вот теперь он лежит в руинах. Удивительно, насколько не похоже на своих предков, стремившихся захватить все и вся, рассуждал этот римской полководец. Он задумывался не о славе Рима, не об успехе построенной на принципах справедливости и свободы республики, но о ее будущем и неизбежном закате. Гомеровские стихи звучали уместно еще и по другой причине. Падение Трои послужило причиной бегства троянца Энея. Это бегство привело, по легенде, к основанию Рима. Троянцы-римляне, говорил Эмилиан, пройдут той же дорогой, какой прошел Карфаген, а до него — их собственные далекие предки.
В течение нескольких следующих дней Эмилиан контролировал сбор карфагенского золота, серебра и предметов культа, предназначенное для передачи Римскому государству. Он также проследил за тем, чтобы никто из его друзей и соратников не участвовал в широкомасштабном разграблении города, иначе враги могли обвинить их в использовании военной кампании для личного обогащения. Подобное поведение было бы воспринято как позор, поскольку ставить собственные интересы выше интересов республики считалось тяжким грехом. Только после того как основная масса богатств была зарезервирована за государством, Эмилиан отдал остатки города в алчные руки своих солдат.
Вскоре из Рима прибыла специальная комиссия из десяти человек, передавшая великому завоевателю последнее указание. От Карфагена, заявили они, ничего не должно остаться. И вот, после того как город выжигали в течение десяти дней, а затем разбирали камень за камнем, кирпич за кирпичом, римлянам наконец удалось успешно завершить самое грандиозное и самое методичное в истории Древнего мира уничтожение целого города со всей его культурой. Следы пожара и разрушения Карфагена существуют по сей день. От миллионного населения города осталось всего 50 000 человек, и все они были проданы в рабство. Города, поддерживавшие Карфаген, также были стерты с лица земли; города же, помогавшие Риму, получили вознаграждение. Новой римской провинции дали название Африка. Однако обнаружить в действиях римлян хотя бы намек на их исконные добродетели — благочестие, справедливость, верность слову — становилось все сложнее.