К примеру, была предпринята попытка заглянуть за пределы монументального центра города. Как известно, начиная с периода правления Августа, сердце Рима стало плотно застраиваться храмами, театрами, всевозможными общественными сооружениями, причем они строились не только из белого мрамора, но и из драгоценных видов разноцветного мрамора с золотой отделкой, порой инкрустированной драгоценными камнями. На любого приезжего из «варварских» провинций, таких как Британия или Германия, это должно было производить ошеломляющее впечатление. Но была и другая, менее фешенебельная, сторона жизни города. И речь идет не только о нищих закоулках, чей мир попытались оживить создатели «Забавной истории…». Вплоть до Августа (который горделиво заявлял, что на месте кирпичного Рима возвел мраморный) весь город был куда менее блестящим и величественным, в нем точно не было продуманных ансамблей, широких улиц, особых архитектурных изысков. Откровенно говоря, за исключением пары кварталов он в большей степени походил на современный Кабул, нежели на Нью-Йорк. И был ничуть не менее опасным.
Наряду с прочими изменениями, разумеется, набирает силу тенденция ставить под сомнение мысль о том, что древние римляне были очень похожи на нас самих (или, скорее, на наших предков империалистической викторианской эпохи), отличаясь только тем, что носили тоги и ели пищу возлежа на ложе (что, конечно, выглядит живописно, но едва ли так уж удобно). Нынешние историки все больше вдохновляются различиями, нежели сходствами римлян в сравнении с нами. Их нормы сексуального поведения, подход к взаимоотношению полов, представления об этнической принадлежности сильно отличаются от наших. Они жили в мире, «полном богов» (по меткому выражению одного историка), а небольшую элитную прослойку обслуживала армия рабов — огромный срез населения, полностью подчиненный и находившийся вне каких-либо правовых норм и преимуществ человеческого сообщества. Подобным отличиям между нами и древними римлянами уделено некоторое внимание в книге С. Бейкера (равно как и в телепроекте).
Конечно, всякая реконструкция неокончательна по своей сути. И то, что наши представления о римской культуре меняются (и будут меняться дальше), означает, что, как бы ни было исторически обосновано наше видение Древнего Рима, скорее всего через сто лет оно будет выглядеть столь же устаревшим, как ныне выглядят реконструкции ученых XIX века.
Но может возникнуть вопрос: зачем вообще уделять такое внимание древним римлянам? Затем отчасти, что по крайней мере в Европе они по-прежнему среди нас. Их сокровища, произведения искусства, разного рода предметы быта (совсем не обязательно изысканные) хранятся в наших музеях. Здания и сооружения, построенные по воле некоторых персонажей этой книги, до сих пор во многом определяют городской пейзаж Рима: триумфальные арки Тита и Константина — самые известные в городе; Колизей, построенный на богатства, полученные от победы в Иудейской войне, ежегодно посещают миллионы туристов; сумасбродный Золотой дом Нерона, ушедший под землю, до сих пор открыт для изучения. И вдали от Рима по всей империи отчетливо видны следы их деятельности: будь то сети дорог, планировка городов, названия населенных пунктов (любой британский город или поселение, чье название заканчивается на слово «честер», вероятнее всего, расположен на месте бывшего римского лагеря — «кастры»). Наконец, дошедшая до нас древнеримская литература — от изящной любовной лирики до велеречивого эпоса, от бесстрастных исторических трактатов до тщеславных мемуаров — остается, безусловно, одной из самых впечатляющих, изощренных и вдохновляющих литератур мира, достойной самого пристального внимания.
Кроме того, у древних римлян многому можно поучиться. Я не имею в виду возможность прямых совпадений и безусловных аналогий. Несмотря на все сходство венесуэльского президента Уго Чавеса с Тиберием Гракхом, различий между ними куда больше. В то же время мы разделяем с древними римлянами многие фундаментальные политические проблемы, и изучение того, как они справлялись с ними, может быть небесполезным . В конце концов, они были одними из первых, кто задался вопросом о том, как адаптировать модели гражданства и политических прав и обязанностей к широким общностям людей, выходящим далеко за пределы маленького, замкнутого на себе города. К I в. до н. э. численность жителей одного только Рима, не считая всей Италии и более отдаленных территорий, составляла около миллиона человек.
Одним, хотя и наиболее известным, из найденных ими решений является принцип единоличного правления, воплощенный в фигуре императора (который мог оказаться плохим или хорошим). Это решение представляется наименее пригодным для нас. Куда более важным кажется то, что римляне скорректировали идею гражданства таким образом, что их государство максимально близко для древних времен подошло к понятию всемирного. В отличие от радикальной избирательности, имевшей место, например, в древних Афинах, которые признавали своими гражданами только лиц, рожденных или воспитанных в Афинах, в Риме развилась идея объединения империи путем наделения гражданскими правами всех ее свободных жителей. Даже рабы, получившие вольную от своих хозяев, становились полноправными гражданами. Статус гражданства постепенно распространялся по всей империи, пока в 212 г. император Каракалла не даровал его всем свободным жителям Римской империи. Другими словами, Рим был первым поликультурным сверхгосударством.