Вскрикнув, Сестра горностая прикрыла рот рукавицей.
— Где олененок?! Жив?!
— Жив. Вон там, в палатке.
Сестра горностая забралась в палатку, бросилась к олененку, у которого закатывались глаза и был закушен язык... Увидев растерянное лицо Брата орла, закричала:
— Что же ты сидишь?! Видишь, олененок умирает!
Развязав тесемки своих меховых одежд, Сестра горностая обнажила грудь. Шершавый язык олененка коснулся соска женщины. На мгновение память его прояснилась, и он представил себе то единственно родное существо, которое было его матерью. Но он уже почти умирал, а у женщины не было молока. И все-таки что-то ему помогло сделать огромное усилие, глубоко вдохнуть спасительный воздух. Если бы не этот глоток воздуха, он, наверное, умер бы.
В палатку, чуть приоткрыв вход, заглянул Брат оленя.
— Я боюсь, он умрет! — в отчаянии воскликнула Сестра горностая. — Я же не кормящая мать, у меня нет молока...
— Беги в стойбище! — приказал пастуху Брат оленя, — Принеси соли.
Казалось, целую вечность спасала Сестра горностая олененка, поднося к его рту грудь. Олененок надеялся на спасительный глоток молока и в борьбе за собственную жизнь пытался добыть его, чего бы ему это ни стоило. Когда прибежал пастух, Брат оленя сказал жене:
— Разведи в чайнике соль, а я поищу ему кормилицу.
Упираясь, храпела заарканенная Серая олениха, испуганный, тревожно хоркал ее родной олененок. Вот важенка уже у самой палатки. Брат оленя передал конец аркана пастуху, отвязал от пояса кожаный туесок, наполнил его соленой водой. Обычно пастухи наполняют туесок мочой, таким образом приваживая к себе оленей. Протягивая туесок оленихе, Брат оленя ласково уговаривал ее успокоиться. Почуяв соль и мирную речь человека, важенка перестала бояться. Брат оленя все ближе подносил к ней туесок. Он знал — самых диких оленей можно покорить, если умело использовать их неутолимую потребность в соли. Еще издавна люди приметили, как олени грызут солончаки в тундре, грызут снег, пропитанный мочой, порой ловят в снегу леммингов, чувствуя в их крови соль, пьют морскую воду — так они утоляют вечный соляной голод.
Заметив, что человек выплеснул содержимое туеска у палатки, важенка, забыв всякий страх, подбежала к соленому снегу, принялась жадно грызть его. И тут ее взору предстала голова того самого олененка, которого ей уже недавно подсовывали. Но что за чудо, теперь его голова пахнет солью! И Серая олениха принялась лизать голову олененка, с каждым мгновением все самозабвеннее. А люди, хитрые люди все больше и больше высовывали из палатки олененка, у которого и спинка и бока тоже оказались солеными. И лизала Серая олененка, постепенно проникаясь к нему материнской нежностью. Олениха лизала приемыша, а собственный олененок все тыкался ей в вымя. Но вот и приемыш уже оказался у ее сосков.
Люди улыбались: они помогли оленихе сотворить добро. Так прошла ночь, наступило утро. Люди смотрели на солнце, на горы и соотносили свою душу с порядком самого мироздания. И вдруг они заметили, как вдали, где торчал единственный камень, у которого росомаха задрала олениху, вспыхнул огонь костра.
— Это опять колдун, — сказал Брат медведя.
— По-прежнему смотрит на юг, в сторону Большой земли и ждет, — тихо промолвила Чистая водица.
Никто не заметил, когда она здесь появилась, и никто не удивился: в стойбище Брата оленя давно привыкли, что эта девочка больше времени проводила со взрослыми, чем с детьми. Смотрела Чистая водица на колдуна и не по-детски морщила лоб в тягостном недоумении. Она плохо себе представляла, чего именно ждет колдун, но душевное напряжение не покидало ее, она словно бы старалась во что бы то ни стало противостоять колдуну, от которого ничего хорошего ждать невозможно. В личике ее, в ясном, чистом личике детское неуловимо переливалось в нечто вечное: такое можно увидеть разве что в лике Брата совы — казалось, ему было столько лет, сколько сугробов в тундре, которые уходили в бесконечную даль. Выражение человека не от мира сего в личике Чистой водицы заставляло порой взрослых в ее присутствии затихать с невольной робостью, словно они вдруг оказывались один на один перед какой-то тайной. Даже отец Чистой водицы и мать иногда предупредительно вскидывали руку, заставляя приумолкнуть своих многочисленных детишек, и указывали глазами на нее, на самую младшую их дочь (после нее родилось еще трое, но все они были мальчишками), дескать, не мешайте ей досматривать, словно сон, то, что способна видеть только она.
Вот и сейчас Брат медведя чуть кивнул головой в сторону дочери и тихо сказал, ни к кому непосредственно не обращаясь: