Они располагаются главным образом, как ранее располагались поселения трипольцев, на берегах небольших рек, у оврагов, на дне которых текли ручьи. Интересной особенностью городищ скифской поры является их тяготение к лесным массивам, служившим естественной защитой от враждебных степняков-кочевников. Даже на опушках лесных массивов мы почти не встречаем городищ. Большая площадь городищ, обнесенных валом и рвом, достигающая нескольких тысяч гектаров, представляет собой целый заселенный район с поселением из землянок, полуземлянок и наземных жилищ, с обработанными полями, площадкой для скота и т. д. У скифских земледельческих племен существовало плужное земледелие. Возделывались просо, пшеница, лук, чеснок, лен, конопля. Несмотря на господство земледелия, у скифских земледельческих племен большую роль играло скотоводство. Орудия труда изготовлялись из меди, бронзы, а позднее и из железа.
Скифские городища довольно многочисленны, и от Днестра и Припяти до Северного Донца их насчитывается более сотни. В какой же мере население городищ скифской поры, расположенных в лесостепной полосе Среднего Приднепровья, связано с позднейшим славянским населением этого края? Как показали раскопки ряда городищ скифской поры в Среднем Приднепровье, особенно на территории Киевщины, как то: Жарища, Матронинского, Великобудского и др., они были обитаемы со времен скифов и до периода расцвета Киевского государства. Вскрытая ими эволюция культуры земледельческого населения ведет от земледельческой скифской культуры к культуре «полей погребальных урн» времен готов, гуннов и антов, причем обе они генетически тесно связаны и последняя является дальнейшим развитием первой, затем к культуре VII–VIII–IX вв., за которой укрепился термин «раннеславянской», и, наконец, все это покрывается слоями культуры Киевской Руси XI–XII вв.
Не представляет исключения и сам Киев, на территории которого не раз находили скифо-сарматские, греческие и римские вещи: керамику, римские монеты, бронзовые и железные изделия и т. п., остатки культуры «полей погребальных урн» и, наконец, вещи «раннеславянской» поры, что свидетельствует, между прочим, о возникновении Киева как поселения еще в первых веках нашей эры, задолго до летописных Кия, Щека и Хорива.
Вещественные памятники, обнаруженные в разных слоях скифских городищ, свидетельствуют о преемственной связи славян (в хозяйстве, быту, обычаях, обрядах, в религиозных представлениях) с древнейшими обитателями этого края, а связи скифо-сарматских языков со славянскими показаны Н. Я. Марром.[21]
Недаром игравший большую роль в религии древних славян бог солнца (а это вполне понятно — земледельческий быт славян накладывал отпечаток на религиозные верования) у восточных славян днепровского Левобережья носил название «Хоре», созвучное иранскому «Хуршид», что означает солнце. Не случайно народное искусство Руси XI–XIII вв. (терракоты, «черпала», вышивки с мотивом богини) продолжает традиции скифо-сарматского искусства, а славянский идол Святовита, найденный на реке Збруч, аналогичен каменной бабе скифской поры с Нижнего Днепра и т. п. Если мы попытаемся восстановить этнографический тип скифа по описаниям и изображениям древних греков, то и тут мы должны указать на большое сходство определенной скифской этнической группы с позднейшим славянством. И связующим звеном, сближающим тип скифской поры с русским типом XI–XIII вв., а через последнего — с этнографическим русским XVIII–XIX вв., являются изображение мужчин на фибулах и мужские литые фигурки VI–VII вв. антской эпохи, найденные в Киевщине. На протяжении тысячелетий — один и тот же антропологический тип с рядом общих черт в одежде, оружии и т. д. В облике скифа, в облике анта выступает русский тип.
Понятно, почему мы считаем возможным говорить о том, что в формировании приднепровского славянства приняло участие и земледельческое скифское население I тысячелетия до н. э. Однако этого недостаточно, и мы вправе поставить вопрос о роли скифского периода в истории формирования славянства. Она очень велика.
Мы не можем не признать в скифских земледельческих племенах протославян.
21
См. ряд его статей в V томе избранных сочинений;