Каждой из упомянутых групп текстов присущи определенный фон, характерное содержание, стиль и палеографические особенности; ее своеобразие не исчерпывается чисто языковыми признаками. Каждая группа нуждается в специальном изучении, и эти различия следует все время иметь в виду. Крайне редко перечисленные выше диалекты используются в литературных целях. Иногда пишущий сознательно пытается создать нечто новое, выходя за рамки традиционного корпуса литературных текстов, или использует тот или иной диалект из политических соображений. Неизбежны, конечно, следы эпизодического влияния диалектов на правописание, грамматику и лексику традиционных текстов. Мы намерены показать, как на стиле и содержании царских надписей отразилась живая традиция каждого диалекта, его непосредственное окружение. Чтобы проследить историю аккадского языка, предстоит еще много работы по анализу отдельных групп текстов. В конце концов, этот способ может оказаться более плодотворным, чем попытки снять проблему совсем, ориентируясь на однолинейное развитие или применяя схоластические схемы.
Мы надеемся, что это отступление будет способствовать пониманию решающего периода в истории Вавилонии - пятисот лет от самых ранних текстов на аккадском до конца династии Хаммурапи. События того времени оказали влияние на всю политическую и интеллектуальную историю региона.
Случаи подобного возникновения и становления литературной традиции на диалекте, отличном от того, которым, по-видимому, пользовалась правящая политическая группа, дважды зафиксированы несколькими столетиями позже и при более известных обстоятельствах. В обоих случаях новые языки, враждебные для данного региона, не оставили почти никаких следов. Пришельцы, говорившие на одном или нескольких западносемитских диалектах (в первой половине II тысячелетия до н. э.), и те, кто пользовался одним или несколькими арамейскими диалектами (почти на тысячелетие позднее), восприняли язык страны, которую они завоевали или в которой захватили политическую власть. То же самое относится к касситам в середине II тысячелетия до н. э. В отношении касситов и арамеев мы знаем, что разрыв между культурами завоевателей и более развитых оседлых народов, на территорию которых они вторглись, был весьма существенным. Поэтому неудивительно, что завоеватели, даже обладая политической властью, отказывались от своего языка и воспринимали язык покоренного, но более культурного народа. Что же касается первого случая, то дело обстоит сложнее, поскольку мы слишком мало знаем о западносемитских, ''аморейских'' завоевателях, их военном потенциале, относительном уровне культуры и той специфической социальной обстановке, в которой они оказались [26] .
С начала вторжения кочевников с плоскогорий и пустынь и вплоть до окончательного арабского завоевания, приведшего к tabula rasa *, на которой нужно было создавать новый уклад жизни в Месопотамии, семиты составляли подавляющее большинство населения. Племенные группы в поисках новых пастбищ, орды воинов, стремившиеся к богатствам ''Гардарики'' (''Земли городов'', как называли норманны Русь), - все они двигались непрерывным потоком, главным образом из Верхней Сирии, используя, по-видимому, постоянные пути, ведущие на юг или, через Тигр, на восток. Кроме лингвистических различий группы вторгавшихся семитов различались и по их отношению к городской культуре - основной социальной и политической особенности Месопотамии. Одни завоеватели были склонны обживать городские поселения и даже иногда вносить свой вклад в дело урбанизации; другие предпочитали свободно передвигаться по необжитым пространствам и обосновываться в небольших временных лагерях - обычай, существовавший с самых ранних времен и до конца истории независимой Месопотамии. Эти последние группы являлись элементом, непрерывно провоцировавшим недовольство и беспорядки, так как они всячески уклонялись от уплаты налогов, от воинской и трудовой повинности, не желая покупать этой ценой безопасность, которую им гарантировала более или менее прочная центральная власть.