Двое сидели в «Кофейне на углу», сдвинув шапки на затылок.
— Кто только не говорит: «Если не сделают они, то сделаю я». А я вот не могу такое утверждать определенно, хотя и не исключаю. Все зависит от обстоятельств. Можно столкнуться с некой ситуацией и наблюдать… Скажем, увидеть, как человек действует, и остановить его…
Они покивали.
— И потом, в запале, а?..
— Мда-а-а… — протянули они и снова закивали.
— …в запале. Или даже позже. Видишь ли, я не могу исключить и такой возможности. Человеку свойственно стремиться к тому, чтобы справедливость торжествовала. Пусть и с запозданием. Я это хорошо себе представляю. Ты вынимаешь пистолет и — бах! Понятное, человеческое чувство. И вот что я тебе скажу… — Он придвинул табурет ближе к стойке. — Все законы мира, все религии ведут к одной цели: попытаться законодательно закрепить…
— …угу… — согласились они.
— …возможность поставить такие чувства под контроль. Так-то. Можно сказать… — Он пожал плечами, рука поискала в воздухе идеальное сравнение, а в этой руке, словно ее продолжение, — сигарета, зажатая в желтых сафьяновых пальцах, покрытых пятнами никотина, с крупными слоящимися ногтями. — Можно сказать…
— …вода в решете, — вставил второй.
Он направил указательный палец на собеседника:
— Попал в десятку, — и продолжил: — Все законы мира. Все законы мира, сам Иисус Христос, в запале, в порыве страсти… Потому что… Потому что мы здесь говорим о самой природе человека. И не надо уверять меня, что в ней нет тайны! А самообладание? Сколько, по-твоему, людей в эту минуту разгуливает по улицам с пистолетом в кармане? А какой-нибудь митинг? А какой-нибудь…
— Это правда, — сказал второй.
— Разве это не подходящий пример?
— …самообладание…
— …ну, не знаю, можно ли это назвать самообладанием…
— А что это?
— …само…
— …что?
— Ну-у-у, я же вам говорю, надо лучше слушать. — Собравшиеся у стойки ждали продолжения, будто смотрели давно знакомый и полюбившийся спектакль. — Я думаю, это в равной степени можно назвать желанием… Э-э-э… Желанием быть частью группы. Погоди, подберу слово… Не нарушать…
— …вот именно, — подтвердил второй.
— Ставить интересы группы выше себя.
— Выше кого?
— Того самого человека с пистолетом. Того самого, который, как ты утверждаешь, сейчас разгуливает по улицам и который в интересах своей группы… Нет, погоди секунду, лучше так: который, следуя страстному желанию не быть изгнанным, не оказаться вне группы, да, именно так… воздерживается от поступка, от действия, которое стало бы причиной подобного изгнания. Вот это и есть самообладание… Или нет, смотря как повернуть. Я, право, не знаю, что это на самом деде. Допьешь кофе и скажешь, что ты сам думаешь…
Проходя мимо «Кофейни на углу», Франк бросил взгляд на мужчин у стойки.
Неужели его погубило желание иметь эти часы?
Когда он дошел до перекрестка на Хейзел-стрит, ему захотелось свернуть на Рутерфорд.
«Я волен выбирать любую дорогу, — сказал он себе, — и от любой отказаться, и этот небольшой крюк — всего лишь один из вариантов, не длиннее обычного…»
«Прямее», — подсказал внутренний голос.
«Нет, не прямее, — ответил он. — То есть да. Может быть, прямее. Может быть. Хотя я этого не подразумевал изначально, но целесообразность выбора пути в данном случае может определяться иными критериями: длиной дороги, ее… ее…»
«Что ж, пожалуй, — согласился внутренний голос. — Это вполне допустимо».
«Ее… — подумал он и слегка поклонился, выражая признательность за уступку, — ее красота…» Да, такое слово ему дозволялось. Он кивнул.
Боковым зрением он увидел, как мимо пролетел красный кардинал. Он обернулся, хотя думал, что птичка уже далеко. Но нет — она сидела на дереве неподалеку, на Уолнат-стрит. Он пошел дальше, и оказалось, что идет он по Мейн-стрит, а вовсе не свернул на Рутерфорд, как собирался. Он продолжил путь по Мейн-стрит, то есть сделал именно то, чего не было в его намерениях, и очутился напротив ювелирного магазина «Уинфордс» — там и были эти часы.
«Все-таки человек — свинья, — подумал он. — Я свинья, хотя меня сюда и привел случай, а не умысел. Рассеянность, забывчивость — они и привели меня сюда. С другой стороны, разве само существование этих качеств не говорит о слабости?»
Но факт оставался фактом: часы лежали перед ним. На витрине, в бордово-синей бархатной шкатулке. Внутри она была выстлана шелком, золотые буквы гласили: «Брегет, Париж», а пониже и помельче: «Уинфордс, Атланта».