В преданиях Киево-Печерской лавры сохранился один характерный рассказ о том, как Антоний и его ученик Никон постригли в монахи без ведома князя двоих его знатных придворных[61], уступив их настоятельным просьбам. Изяслав пришел в негодование, что «пещера» отнимает у него лучших людей. Вызвав к себе Никона, он потребовал, чтобы тот убедил беглецов вернуться на княжий двор, грозя в противном случае раскопать «пещеры», а самого Никона вместе с Антонием и всей братией послать в заточение. «Делай что хочешь, — был ответ, — мне не подобает отнимать воинов у Царя небесного». Кончилось тем, что Изяслав, обеспокоенный намерением Антония уйти в другую область, должен был умолять преподобного остаться в киевских «пещерах» и просить у него прощения за свой гнев. Правда, Никон впоследствии все же почел за лучшее переселиться из Киева в Тмуторокань, к Ростиславу.
Изяслав не мог не считаться с огромным нравственным авторитетом печерских старцев. Более того, ему была настоятельно необходима поддержка духовенства, поскольку в последние годы в Киеве зрело недовольство против него. Ему ставили в вину как дурное управление, так и личные нарушения христианского закона. Суть возводимых на князя обвинений помогает прояснить вставленное в Повесть временных лет анонимное поучение под условным названием «Слово о казнях Божиих». Основная мысль этого философско-дидактического произведения сводится к тому, что исторические и природные катастрофы не случайны: посредством их Бог карает грешников, дабы они оставили зло и обратились к добру: «Наводить бо Бог по гневу своему иноплеменьникы на землю, и тако, скрушеным им, воспомянутся к Богу… Земли ли согрешивши которей любо [какая-либо], казнить Бог смертью, ли [или] гладом, ли на-веденьем поганых, ли ведром [засухой], ли гусеницею, ли инеми казньми… Да сего ради казни приемлем от Бога всяческыя и нахоженье ратных, по Божью повеленью приемлем казнь грех ради наших». Памятник выдержан в предельно отвлеченном духе, в нем нет конкретных имен или ссылок на известные исторические события, но его местонахождение в составе летописной статьи под 1068 г. (между рассказами о нашествии половцев и восстании киевлян) с достаточной очевидностью характеризует его предназначение: объяснить причину бедствий, постигших Русскую землю в конце 60-х — начале 70-х гг. XI в. Стало быть, перечисленные здесь «грехи», переполнившие меру Божьего терпения, имеют непосредственное отношение ко времени княжения Изяслава. Перечень их довольно велик, и часть из них, по всей видимости, касается злоупотреблений княжеской администрации и вообще киевской знати: лишение «мзды» наемного работника, какие-то «насилия» над «сиротами и вдовицами» и т. п. Но, по крайней мере, четыре обвинения несомненно целят в самого Изяслава. Это, во-первых, инвектива против «уклоняющая суд криве», ибо суд на Руси был прямой прерогативой князя. Во-вторых, сюда же относится упоминание «прелюбодейцев». Супружеские измены Изяслава, его сожительство с наложницами, от которых он имел двух сыновей — Мстислава и Святополка, засвидетельствованы его женой Гертрудой, матерью Ярополка — единственного отпрыска Изяслава, родившегося в законном браке{37}. В-третьих, Изяславу ставили в вину увлечение языческими непотребствами, строго осуждаемыми церковью, — «трубами и скоморохы, гусльми и русальи[62]». То, что в данном случае имеется в виду разгульная жизнь княжьего двора, — бесспорно, поскольку тот же самый стандартный набор княжеских развлечений встречаем в Житии преподобного Феодосия Печерского и ряде других произведений древнерусской литературы. Наконец, в-четвертых, прозрачный намек на Изяслава — нарушителя крестной клятвы — содержится в цитируемых анонимным автором поучения словах Господа: «Буду свидетель скор… на кленущаяся именем моим во лжю».
Само существование такого произведения, как «Слово о казнях Божиих», указывает на то, что часть печерского монашества выступила с обличениями нечестия Изяслава[63], вероятно требуя от него немедленного освобождения Всеслава и более строгого соблюдения христианских норм общественной и личной жизни. Искать обличителей следует среди «пещерных» затворников, и последующий разрыв Изяслава с Антонием подтверждает это.
61
Сына «знатного боярина» Иоанна, Варлаама, позднее ставшего педочерским игуменом, и княжеского домоправителя и любимца Ефрема, впоследствии митрополита Переяславского. Мирские имена обоих неизвестны.
63
Русское духовенство вменяло себе в прямую обязанность укорять правителей страны за отступление от нравственных заповедей христианства. Преподобный Феодосии позднее так и говорил князю Святославу: «Благый владыко, се подобает нам обличати и глаголати вам…»