Тем же 1075 г. Татищев датирует еще один династический союз Изяслава: «Тогда же Изяслав вдаде дщерь свою Параскеву в замужество князю моравску», под которым, очевидно, подразумевается один из племянников Брячислава II — Олдржих или Лютольд{63}. Это также свидетельствует о том, что, несмотря на вмешательство римского папы, отношения между киевским изгнанником и его польским родственником в 1075 г. оставались напряженными.
Но 1076 г. принес большие перемены. Череда важных событий в корне изменила расстановку сил как на Западе, так и в Русской земле. Григорий VII вступил с Генрихом IV в спор о духовной инвеституре[114], закончившийся для германского короля отлучением от церкви (22 февраля) и унижением в Каноссе[115]. Болеславу II папа даровал королевский титул — несомненно, под тем условием, чтобы тот с большим рвением заботился об интересах римского престола на Востоке. И наконец, 27 декабря неудачная хирургическая операция (по летописи, «резанье желвей» — удаление опухоли на шее, видимо приведшее к заражению крови) унесла жизнь Святослава. Киевский стол занял Всеволод, с которым Болеслав II не был связан формальным договором. Все это развязало руки новоиспеченному польскому королю. Зимой 1076/77 г. Изяслав снова был в Польше и снова раздавал подарки[116]. А летом он уже вел на Киев сильное польское войско. Всеволод встретил старшего брата на Волыни, но лишь для того, чтобы добровольно уступить ему власть. 15 июля Изяслав в третий раз «седе» на отчем столе. Поколебленный династический порядок вновь был восстановлен.
Глава 7.
ДЯДИ И ПЛЕМЯННИКИ
Полюбовная сделка между братьями на Волыни, благодаря которой Изяслав беспрепятственно получил назад великокняжеский стол, не ограничивалась одним династическим вопросом. Как показывают дальнейшие события, Ярославичи составили целую политическую программу, предусматривавшую новый передел Русской земли в пользу двух здравствующих соправителей. Программа эта включала в себя три пункта.
Первый касался земельных приобретений Всеволода, сделанных во время Святославова княжения. Младший Ярославич сохранил за собой Чернигов и Переяславль, взятый им под опеку сразу же после смерти Святослава; но Владимир Мономах, переведенный отцом в начале 1076 г. из Переяславля в Смоленск[117], должен был расстаться с Туровом, отошедшим к Святополку Изяславичу. Младший сын Изяслава, Ярополк, был посажен отцом в Вышгороде.
Второй пункт Волынских соглашений был направлен против полоцкого князя Всеслава, который вновь потревожил новгородские земли. Нападение было совершено сразу же после смерти Святослава, так как Владимир Мономах в «Поучении» вспоминает, что уже «на весну» 1077 г. ходил из Смоленска «Глебови [новгородскому князю Глебу Святославичу] в помочь, а на лето со отцемь под Полтеск». Изяслав, как только укрепился в Киеве, оказал военную поддержку брату. Владимир Мономах сообщает о себе, что «на другую зиму» (1077/78) он еще раз подступил к Полоцку, имея в союзниках Туровского князя Святополка Изяславича и присланных отцом наемных половцев[118]. Союзная рать пожгла городской посад и окрестные села («ожгоша Полтеск»), а на обратном пути опустошила южные районы Всеславова княжества. Полоцкий чародей на время притих.
Последний пункт договора Ярославичей определял судьбу их младшей братии, сыновей Святослава, владевших ни много ни мало почти третью Русской земли. Проще говоря, соправители условились лишить племянников их волостей. Легче всего было отделаться от малолетнего Ярослава Святославича: его просто выслали из Киева вместе с матерью, вдовой княгиней Одой[119]. Затем наступила очередь Олега. В конце 1077 — начале 1078 г. Изяслав свел его с владимиро-Волынского стола. Олег перебрался к Всеволоду в Чернигов, видимо надеясь, что бывший союзник его отца даст ему какой-нибудь удел. Владимир Мономах вспоминает, что по своем возвращении в Чернигов из зимнего похода 1078 г. под Полоцк застал здесь своего безместного двоюродного брата: «И пакы из Смолиньска к отцю придох Чернигову; и Олег приде, из Во-лодимеря выведен, и возвах и к собе на обед со отцемь в Чернигове, на Краснемь дворе и вдах отцю 300 гривен золота»[120]. Несмотря на гостеприимство Мономаха, Олег недолго оставался в Чернигове. Всеволод не дал племяннику ничего, и тот вскоре «бежа» из Чернигова в Тмуторокань, к своему брату Роману.
114
Духовная инвеститура — право назначения церковных иерархов (епископов, аббатов), которое в X в., пользуясь слабостью папства, присвоили себе светские государи Европы, в том числе германские короли и императоры Священной Римской империи. Григорий VII рас сматривал вопрос об инвеституре как средство борьбы за верховенство церковной власти над светской.
115
Церковное проклятие стало ответом Григория VII на оскорбительное письмо Генриха IV, объявлявшее папу низложенным и кончавшееся слова ми: «Я, Генрих, король Божьей милостью, говорю тебе — ступай вон!» Григорий, в свою очередь, объявил Генриха лишенным власти и освободил всех его подданных от присяги в верности. Восстание в Саксонии пере росло в повсеместный бунт против королевской власти. Генрих попал в безвыходное положение и должен был пойти на примирение с папой. Зимой 1077 г., преодолев занесенные снегом проходы в альпийских горах, он с немногими спутниками добрался до итальянского замка Каносса, где в то время пребывал Григорий VII. В знак покаяния король три дня простоял на коленях у ворот замка, облаченный в одно холщовое рубище и с веревкой на шее, пока наконец папа не соизволил принять его. Генрих был вынужден публично признать примат папы над светской властью.
116
В частности, Гнезненскому собору, повторное освящение которого состоялось в 1076 г., Изяслав преподнес богатый покров на раку святого Адальберта-Войтеха, с надписью: «Молитвами святого Димитрия [Солунского] даруй, Всемогущий, многая лета рабу Твоему Изяславу, князю русскому, во отпущение грехов и взыскание Царствия Небесного. Аминь. Во имя Твое, Господи, буди». Надпись сделана на латыни, хотя ее оригинальный текст, по некоторым признакам, был церковнославянским (см.:
118
Это первое по времени упоминание об использовании половецких от рядов в междукняжеских распрях.
119
В сообщении Альберта Штаденского отъезд Оды приукрашен фантастическими подробностями: «По смерти короля Ода велела закопать в подходящих местах бесчисленные сокровища, сама же с сыном и частью богатств вернулась в Саксонию, а копавших приказала убить, чтобы они не проговорились». На родине Ода еще раз вышла замуж; имя ее второго супруга неизвестно.