Иногда добродетели и пороки терминологически не разграничены, поскольку народное (языческое) и церковное (христианское) представление о соответствующем качестве еще не противопоставлены друг другу. В XIII в. предпочтительно слово гордость, при обозначении действия также гордение, и только у Нила Сорского гордость уже совершенно отсутствует в перечне пороков, он говорит о гордыне превозношения. Это важная подробность. Она показывает существенность стилистических градаций в оформлении терминов этики (и не только этики). Архаизм становится скорее термином, потому что по своему характеру он уже многозначен и, следовательно, способен в известных условиях стать родовым термином в высоком стиле речи.
Было бы осторожнее не принимать во внимание образований с отрицательными приставками не- и бес-, выражающими отрицание соответствующего качества. Все такие слова могут быть вторичными по образованию: они возникли в восполнение системных противопоставлений уже в тот момент, когда системное противопоставление порока соответствующей добродетели было осознано: немилосердие, неудержание, несытьство имения, несострадание, непослушание, небрежение, неподобие, бесчиние и т. д. Уже сам факт отрицания данного показывает не эквиполентную оппозицию с равноценными оппозитами, а совершенно новую, характерную как раз для нашего времени оппозицию привативную, с выделением основного (плюс) и противопоставленного ему отрицательного качества (минус).
Тем не менее само наличие таких образований, составленных искусственно, по типу греческих терминов с приставкой а-, показывает, что в системе действительно маркированы отрицательные оппозиты, тогда как положительные члены (добродетели) являются фоном и основанием сравнения, которые диктуют дальнейшее развитие системы понятий о добродетелях. Другими словами, система положительных ценностей строится в отталкивании от пороков: пороки своими различиями разъединяют, тогда как добродетели соединяют в идеальном устремлении к сходствам и подобиям. Они оказываются этичными как раз потому, что соединяют, а не разделяют.
Развитие системы понятий происходило постепенно, но последовательно, на основе выработанной терминологии греческих источников и от потребностей реальной жизни. Возникла необходимость в развернутой системе терминов.
Самые разные, подчас весьма многочисленные пороки, связанные с половой сферой, на Руси, по-видимому, не развивались, и подробные на сей счет перечни «Кормчей» и других церковных книг стали излишними. Соответствующие термины в силу своей невостребованности уходили, оставаясь разве что в монастырской ограде; Нил Сорский перечисляет девять пороков: блуд, скотоложство, мужеложство, рукоблудие, деторастление, кровосмешение и «различные истицания и злотицания».
Наоборот, в отношении к сквернословию и болтливости терминология очень быстро расширялась и вскоре стала передавать самые тонкие оттенки этих пороков действия. То, что у Кирилла в 1274 г. представлено как многоречье, у Нила Сорского варьирует: празднословие, суесловие, осуждение, роптание, прекословие, многоглаголание, злоглаголение, сквернословие, любопрение. Накопление большого числа чисто видовых обозначений приводит в появлению слова родового смысла, которое обозначает порок не опосредованно, как многоречье, а, согласно самому действию, посредством глагольного корня: многоглаголание.
Иные оттенки качества становились избыточными, и термин исчезал. Еже быти презориву (Василий) — презорьство (Лествица) — презорство любовластия (Нил; у него есть целый ряд и других слов, обозначающих величанье). Редкость подобных форм высокомерия объясняется их социальной ограниченностью, они возможны лишь на самых верхних уровнях власти и не являются общечеловеческими. Отношение к таким порокам с течением времени меняется.
Часто термином становилось обычное слово расхожего лексикона, но подбирали его долго:
благодать называлась и благодетельство, и благость;
смех — и смеяние (по действию: Измарагд), и смехотворение, глумление, смеяние даже до слез (у Нила Сорского);