Воля как высшая степень проявления прав создает множество образований, выражающих идею достаточности и конечного предела желанного.
Довольно означает ‘достаточно’: «и ранами и гладом томящи того и недовольно быть ему» (Патерик, с. 147); во всех древних переводах так же: «Времени же доволну бывшю» (Жит. Ал. Невск., с. 6); «Да буду доволенъ на то, о нем же глагола» (Жит. Стеф. Сурож., с. 84), т. е. пусть будет достаточно сил совершить задуманное. Это значение является общим, оно древнее, и проявляется, когда хотят выразить довольство обеспеченность, некую сумму свойств, вполне достаточных для какого-либо дела или для жизни. Другими словами, оно обозначает меру, которая всегда известна. «Не пий безъ года, но здоволъ, а не до пианьства», – поучает Лука Жиˊдята в начале XI в. новгородцев (Поуч. Лук., с. 226; в других списках слово заменяется: въ мҍру). Воля вполне ограничена мерой, и каждый знает ее предел. Тот, кто «довольнъ» – он же «постиженъ» (Слав. Апостол, III, с. 26, 30), т. е. достигает предела; он способен на дело, и русский книжник предпочитает именно это причастие постиженъ. Воля всегда соотносится с тем, о чем можно сказать довълҍеть; это слова одного корня, и все переводы с греческого используют именно глагол для передачи arkúsan, arkéi ‘достаточно’, arkéō ‘быть достаточным’. Бог, начиная последовательный ряд волеизъявлений, определяет предел «полномочий» каждой нисходящей ступени иерархии.
Имеются две возможности проверить историческую последовательность перехода значений слова воля от ‘желание’ к ‘высшая власть’, в том числе и к ‘власть над самим собой’ (своя, человеческая воля). В именах прилагательных основное значение слова как бы сконцентрировано, оно лучше выражает семантику корня определенной эпохи развития. Вольный в древнейших текстах означает ‘добровольный’. Значение ‘то, что выбираешь сам по своему желанию’ отражено в контексте: «яко вольнҍи работе не повинемся» (Флавий, с. 263) – т. е. не поддадимся добровольному рабству. «Господь волное распятие приятъ» (Жит. Авр. Смол., с. 23; также неоднократно и в других текстах): Христос добровольно подвергся позорной казни ради счастья людей; также и монахи принимали «волную нищету» (Патерик, с. 114), т. е. добровольную бедность.
Затем, в конце XIV в., слово вольный известно в значении ‘обладающий властью’, в XVI в. – ‘свободный, не встречающий препятствий’ и ‘независимый’. Эти изменения семантики в определении атрибутов воли постепенно затронули также значения производных слов, которых довольно много отмечается после XV в. Появляется слово вольница ‘люди, поставленные вне закона’ (т. е. ушедшие из-под чужой власти); эти люди – по ту сторону свободы, потому что «свобода» и «воля» в XVI в. еще не сошлись в общем понятии о единой государственной власти, которой подчинен каждый. Казаки «вольные» именно потому, что они «вольно» ушли из-под власти, но власти не мира, а государства. А бегаем мы, – говорят они в XVII в., – «ис того государьства московскаго из работы вҍчныя и с холопства неволнаго» (Пов. Азов., с. 137) – из холопства и рабства. Вольность означает также ‘свобода, отсутствие ограничений’; личная свобода еще не контролируется со стороны внешней воли. Психологическое оправдание такого процесса прекрасно вскрыто А.П. Чапыгиным в романе «Гулящие люди» – в XVII в. Русь «поднялась на дыбы», потому что утратилась подлинная воля, исчез настоящий царь; свобода же была утрачена в ходе кровавых событий начала века. Важно отметить, что понятие о «настоящей воле» при поддержке вторичных имен, образованных с помощью суффиксов (вольница, вольность и т. д.), заземлялось; мало-помалу стилистические и другие ограничения в употреблении слова снимались, и слово воля стало возможным употребить по отношению к любому.