На то, чтобы принять решение провести Рождество вместе с семьей тут, в Марчмонте, потребовались все оставшиеся в ней силы. Настолько, что после того, как, согласившись, она увидела потрясенное лицо Дэвида, Грета пережила несколько панических атак, после которых лежала без сна, дрожа и покрываясь потом до самого утра. Она сходила к своему врачу, который выписал ей бета-блокаторы и успокоительные. С этой поддержкой, да еще при мысли о том, что иначе ей придется провести еще одно несчастное Рождество в полном одиночестве, она сумела как-то собраться, сесть в машину Дэвида и приехать сюда.
Может быть, врачи и не согласились бы с ее мотивацией; они начали бы спорить со всей их психоболтологией насчет того, что, возможно, она наконец была готова, что ее подсознание наконец окрепло настолько, что стало готово вернуться. И, безусловно, после того, как она приняла решение, ей в первый раз после аварии стали сниться яркие, живые сны. Конечно, ни один из этих снов не имел смысла, но сам шок от того, что доктора назвали бы «флешбэком», когда два часа назад она вышла из машины и взглянула на Марчмонт-Холл, придавал их анализу некоторую достоверность.
Она знала, что ей придется вынести еще многое. Для начала само «общество», причем в течение довольно долгого времени. И тут, среди всех собравшихся на праздник, будет человек, встречи с которым она особенно опасалась: Тор, подруга Дэвида.
Даже притом что она время от времени встречалась с Тор, когда Дэвид приводил ее на чай в квартиру Греты в Мэйфере, она никогда раньше не проводила с этой женщиной более нескольких часов. Даже притом что Тор всегда была милой и вежливой и казалась искренне заинтересованной в ее словах – которых было немного, – Грета всегда ощущала себя с ней неловко, как будто Тор считала ее какой-то обиженной богом старушкой в маразме.
Грета посмотрела на свое отражение в зеркале. Может, с ней и было что-то не так, но такой она точно не была.
Тор была профессором Оксфорда. Образованная, независимая, привлекательная – в этаком практическом ключе, как всегда думала Грета. Но она тут же одернула себя за свою инстинктивную попытку унизить соперницу.
Проще говоря, Тор была всем, чем Грета не была никогда, но Дэвид был с ней счастлив, и Грета знала, что должна быть этому рада.
По крайней мере, Дэвид говорил, что тут будет Ава со своим мужем, Саймоном. Ава, ее внучка…
Если что-то и огорчало ее по-настоящему в смысле ее памяти, то это была Ава. Ее плоть и кровь, дочь ее дочери… Хотя за последние двадцать лет она периодически видела Аву и та очень ей нравилась, Грета ощущала вину за то, что не могла общаться с родной внучкой, как должна это делать близкая родственница. Ведь даже если она не могла помнить рождение Авы, должна же она была инстинктивно ощущать хоть какую-то эмоциональную связь с ней?
Грета думала, что Ава подозревает – так же, как подозревала и ЭлДжей, – что она помнит больше, чем кажется, и отчего-то стыдилась этого. Но, несмотря на годы занятий с психологами, гипнотизерами и всевозможными представителями прочих способов лечения потери памяти, о которых она могла прочесть, ничто не возвращалось. Грете казалось, она живет в пузыре, являясь просто каким-то сторонним зрителем всего остального человечества, для которого помнить было совершенно простым и естественным делом.
Из всех других людей ближе всего ей был ее дорогой Дэвид, который был рядом, когда она наконец открыла глаза после девяти месяцев в коме, и который все последние двадцать четыре года заботился о ней, как только мог. Если бы не он, то, учитывая всю пустоту ее существования, она наверняка утратила бы надежду еще много лет назад.
Дэвид рассказал ей, что они встретились сорок лет назад, когда ей было восемнадцать и она работала в Лондоне в театре, который назывался «Ветряная мельница», сразу после войны. Очевидно, она сама как-то объяснила ему, что ее родители погибли во время Блица, но никаких других родственников не упоминала. Дэвид сказал ей, что они были хорошими друзьями, и Грета предположила, что в их отношениях не было ничего большего. Еще Дэвид сказал, что вскоре после их встречи она вышла замуж за человека по имени Оуэн, его дядю, в то время владельца Марчмонта.
Все эти годы Грета множество раз желала, чтобы та дружба, которую описывал ей Дэвид, была чем-то большим. Она искренне любила его; не за то, чем он был для нее до аварии, но за то, что он стал значить для нее теперь. Конечно же она понимала, что ее чувства не были взаимны, и у нее не было оснований считать, что это когда-то было так. Дэвид был очень знаменитым и успешным комиком и был до сих пор очень привлекателен. Кроме того, последние шесть лет он был с Тор, которая вечно висела у него на руке во время благотворительных мероприятий и церемоний награждения.