Кто-то спросил ее:
— Как вас занесло в такую глушь?
— Мы добрались туда по абсолютно фантастической железной дороге — одна узкоколейка, три состава вдень… Прибыли на восхитительную маленькую станцию с таким симпатичным названием…
Он ни за что не хотел слышать это название, но все же пришлось, и оно вызвало в воспоминаниях последнее, неминуемое, хоть и невысказанное слово. Он повернулся, пробормотав какие-то извинения, и побрел прочь. Правда, тут же обнаружил, что у его локтя добродушно трется Стенч.
— Уже уходишь, дружище? Что, не в состоянии дольше выдержать подобное собрание чудиков?
Ему кое-как удалось отвязаться от журналиста. В фойе холодный сквозняк взбодрил его, привел в порядок спутанные мысли. Он понял, что нельзя убегать вот так, вынуждая мадам фон Альтисхофер возвращаться одной. Он должен подождать, отыскать менее людное место — вон там, рядом с колонной, возле выхода, — оставалось надеяться, что она не задержится надолго. И действительно, не успел он дойти до колонны, как мадам фон Альтисхофер оказалась рядом.
— Мой дорогой друг, вы заболели? — озабоченно произнесла она. — Я видела, что вы побелели как полотно.
— Я действительно почувствовал себя довольно странно. — Он с усилием выдавил улыбку. — Там до ужаса душно.
— В таком случае мы сейчас же уходим, — решительно заявила она.
Он хотел было протестовать, но сразу оставил все попытки. Артуро стоял на улице, разговаривал с другими шоферами. Она пожелала отвезти Мори прямо к нему на виллу, но — не столько из вежливости, сколько от отчаянной необходимости побыть одному — он настоял на том, чтобы доставить ее в Зеебург.
— Зайдите выпить глоточек, — предложила она, когда они прибыли. — На этот раз чего-нибудь настоящего. — А когда он отказался, заметила, что ему следует отдохнуть, и заботливо добавила: — Поберегите себя, мой друг. Если позволите, я позвоню вам утром.
Вернувшись домой, он прилег на час, пытаясь себя успокоить. Нельзя допустить, чтобы случайное слово, простое совпадение разрушило безмятежность бытия, которое он с таким тщанием выстроил. И все же это не было случайным словом. Это было слово, пролежавшее долгие годы в глубине его памяти, навязчивое и мучительное. Он должен его побороть, снова загнать в темноту подсознания. Но не мог с этим справиться, не мог запечатать ум от роившихся мыслей. За обедом он лишь делал вид, что ест: депрессия расползлась по всему дому, затронув даже слуг, ощутивших в его необычном настроении нечто, сказавшееся и на них самих.
После обеда он ушел в гостиную и постоял у окна на террасу. Уловил, что надвигается гроза; это было одно из тех быстрых, ослепительных проявлений, когда, крикнув Артуро, чтобы тот поставил пластинку Берлиоза, он смотрел и слушал с чувством абсолютного восторга. Теперь же он мрачно наблюдал, как огромная масса невесть откуда взявшейся чернильной тучи не спеша дрейфовала над Ризенбергом. Воздух неподвижно замер, наполненный душной тишиной, свет приобрел неестественный оттенок охры. Затем послышался вздох — слабый, словно издалека. Задрожала листва, а по плоской поверхности озера пробежала рябь. Небо медленно потемнело, став непроницаемо свинцовым, и закрыло гору, а потом полыхнуло голубым, раздались первые раскаты грома. Подул ветер — внезапный, пронизывающий, хлеставший, словно кнут. Деревья под ним вздрагивали, гнулись, пресмыкаясь, и роняли листву. В конце сада два высоких тополя бичевали землю. Озеро вспенилось, разбушевалось, волны набрасывались на маленький пирс, взвился желтый флаг, обозначая опасность. Молнии теперь сверкали не переставая, гром эхом разносился среди невидимых горных вершин. А затем полил дождь — сначала упали отдельные большие капли, словно предупреждая, что грядет не баюкающий дождик, а нечто зловещее. Так оно и вышло: с неба обрушилась пелена шипящей воды — настоящий потоп.
Мори резко отвернулся от окна и ушел наверх в спальню, еще более взволнованный, чем прежде. В аптечке в ванной комнате отыскал баночку с фенобарбиталом. А ведь он воображал, что снотворное больше никогда ему не понадобится. Принял четыре таблетки, но все равно знал, что не уснет. Раздевшись, рухнул в кровать и закрыл глаза. За окном дождь по-прежнему громко стучал по террасе, волны все еще обрушивались на берег, но в ушах у него звучало другое — ее имя… Мэри… Мэри Дуглас… Мэри… Дуглас… возвращая его сквозь годы в Крэгдоран и дни, когда он был молод.