Выбрать главу

Глава 3

Природа не была доброй к Милдред Томпсон. В младенческом возрасте окружающие отмечали ее живость и веселость, но дипломатично избегали каких-либо высказываний по поводу ее внешности. Она росла среди людей, которые и не знали значения слова «подросток», но даже самые добрые из них вынуждены были признать, что она не похожа на других. Менее милосердные грубо называли ее безобразной. Обеспокоенная своей внешностью, она стала сердиться на других девчонок: любая из них выглядела в ее присутствии хорошенькой. Во время второй мировой войны единственный раз в своей жизни она жила вдали от Медмелтона, работая помощницей маркитанта на плимутской верфи, где сексуально озабоченных моряков было больше, чем доступных и согласных на все женщин. Быстро распространилась молва: если другие терпели неудачу, то всегда это происходило по вине слишком податливой Милдред. Вместе с наступившим миром закончилась и работа, а вместе с ее потерей время удовольствий и удовлетворенности. В 1946 году она вернулась в универсальный магазин родителей и больше не выезжала из Медмелтона дальше чем в Эксетер и время от времени — в Плимут. После смерти родителей Милдред стала такой же неотъемлемой частью Медмелтона, как и мемориальный зал любого музея — некрасивый, но необходимый и считающийся чем-то само собой разумеющимся.

Однако после Плимута в ее жизни появился горький привкус. Если между девятнадцатью и двадцатью четырьмя Милдред Томпсон наслаждалась вниманием мужчин, то едва ли ее ждало что-нибудь подобное снова. Ее сверстницы флиртовали, назначали свидания, за ними «бегали». Милдред же нарезала в это время ветчину. Потом сверстницы выходили замуж, а Милдред бросала конфетти на новобрачных и один раз заснула в слезах, после того как поймала букет невесты. Потом они производили на свет дочерей, а Милдред продавала им сладости. Потом уже дочери выходили замуж, но Милдред уже не приглашали на их свадьбы. Потом у дочерей появлялись свои дочери, и все они были хорошенькие. Воспоминания о мимолетных радостях юности окрасились горечью и незаметно сменились разочарованием и обидой. Неудовлетворенные эмоции обращались внутрь и пожирали, сжигали ее.

Потом она начала замечать неудовлетворенность слоняющихся по деревне подростков, которым наскучило однообразное существование и которые были убеждены, что если бы только они могли сбежать в Бристоль, или Лондон, или куда бы то ни было еще, то жизнь стала бы волнующей и интересной. В Медмелтоне им совершенно нечего было делать до тех пор пока Милдред не предложила им нечто запретное, скрываемое, как увлекательная тайна. Лишь немногим тщательно отобранным позволялось приобщиться к ней. И среди этих немногих на особом положении была Мишель Дин. Она была внучкой женщины, много лет назад с бессознательной детской жестокостью обидевшей Милдред, она была дочерью неизвестного отца, ее медмелтонские глаза, расположенные не как у всех, были дерзкими и бунтарскими, и она умела хранить тайны.

— Какая необычная внешность у этой женщины, — заметил Мальтрейверс, когда они со Стефаном вышли из медмелтонского универмага, куда заходили, чтобы купить сигарет.

— Ты имеешь в виду Милдред?

— Эту женщину в магазине. Не выношу злословия, но никогда прежде не видел ничего подобного. Когда она разговаривает, лицо ее подвижно, а губы остаются без движения.

Стефан рассмеялся:

— Извини, мы привыкли к внешности Милдред, но поначалу она отталкивает. А ведь она хорошая.

— Замужем? — спросил Мальтрейверс, когда они пересекли луг и направились к «Ворону».

— Нет, — ответил Стефан. — Хотя все думают, что у нее изрядное состояние. Она унаследовала магазин родителей, а это золотое дно. Вполне можно представить, что кто-то мог бы и не обратить внимания на ее внешность, чтобы завладеть деньгами.

— Возможно, она сама не хотела этого, — заметил Мальтрейверс. — Но когда природа так несправедлива к человеку, он должен искать какую-то компенсацию. Какую нашла эта женщина?

— Подозреваю, она классический образец сплетницы, — сказал Стефан. — Магазин — это центр деревни, поэтому Милдред знает всех. Иногда она бывает угрюмой, но кто укорит ее за это?

Они подошли к пивной, и Мальтрейверс проследовал за Стефаном в бар, где стояли кресла. В «Вороне» веками ничего не менялось, пока он не пал жертвой объединенной программы по модернизации пивных. Широкие дубовые половицы, которые посыпались некогда опилками, были отчищены и покрыты обычным ковром. Грубая поверхность гранитных стен заштукатурена. Потемневшие от времени балки, возбуждающие воображение, выскоблены и покрашены. Простая деревянная стойка, за которой можно было представить себе героев Гарди, пьющих грубый сидр, заменена на банальный полированный бар с медными приспособлениями и табуретами с подушечками, какие можно встретить в тысячах других пивных. В общем облике помещения появилось нечто кощунственное, порожденное той ментальностью, которая способна была бы поместить пластиковую пальму в доме Анны Хазеуей. Мальтрейверс посмотрел на ярлыки, прикрепленные к выстроившимся в ряд подделкам под ручки насосов. Все они предлагали те сорта пива, от которых в Лондоне он отказался бы, и он заказал стакан вина. Спокойная мелодия, воспроизводимая группой скучающих музыкантов, проникала и в эту безликую комнату.

— О, как новый мир отважен! — простонал Мальтрейверс, когда они уселись. — Нет ли здесь случайно игрального аппарата «космический захватчик»?

— Ничего такого здесь не водится, — ответил ему Стефан. — Они пытались поставить, но большинство здесь все еще играют в домино и в крибидж.

— Значит, все-таки есть надежда… Впрочем, вернемся к Патрику Гэбриелю. Ты всерьез думаешь, что Мишель замешана в его убийстве?

— Думаю, что она может иметь какое-то отношение к чепухе, которая происходит под Древом Лазаря, а это, в свою очередь, может, быть связано с Гэбриелем, — ответил Стефан. — Знаю, что это несколько странно, но не думаю, что я так уж нелогичен.

— Хорошо. — Мальтрейверс вдруг обнаружил, что его вино оказалось лучше, чем он ожидал. — Давай начнем с Гэбриеля. Мишель имела с ним дело, пока он был здесь? Между прочим, где он жил?

— Он снимал коттедж, принадлежащий каким-то его друзьям из Лондона, за церковью, следующий после дома пастора, — объяснил Стефан. — Я не знаю, общалась ли с ним Мишель, но это возможно. Он часто слонялся по деревне и был готов разговаривать с кем угодно.

Безобразная мысль пронеслась в сознании Мальтрейверса. Мишель должно было быть около четырнадцати лет, когда Патрик Гэбриель жил в Медмелтоне… Но он не высказал эту мысль вслух.

— Она интересуется поэзией? — спросил он.

— Определенными поэтами — да, и ей нравится то, что писал Гэбриель.

— В таком случае, они должны были легко сойтись. Гэбриель думал, что все должны пасть ниц перед ним и боготворить его гениальность. — Мальтрейверсу не понравилось, что та же неприятная мысль посетила его снова. — Но даже в этом случае совсем разные вещи — их разговоры и то, что она может что-то знать о его смерти.

— Конечно, это так, — признал Стефан. — Ничего не известно о смерти Гэбриеля, поэтому предположить можно все. Большинство из нас заинтригованы так же, как и полиция. Не было никакой очевидной причины, из-за которой кто-либо мог убить его, и поползли всякие слухи. Это стало своего рода спортом — придумать еще одну версию, более невероятную, чем предыдущая. Если верить слухам, то чуть ли не каждый в Медмелтоне мог сделать это. Самая нелепая, из тех, что я слышал, — то, что в этом замешан пастор.

Мальтрейверс, казалось, развеселился:

— И какие же были для этого основания?

— Сейчас уже не помню. — Стефан подался вперед, к столу. — В любом случае это была чепуха, и большинство других версий не лучше. Но все предполагали, что Патрик Гэбриель убит кем-то из нашей деревни. И пока я не выясню, кто это был и почему сделал это, я не могу знать, кто еще замешан. Включая в данный момент и Мишель. Мне не нравится это, Гас, но я не могу не реагировать.