Возможно, как отметил про себя Богуз, были и другие причины…
Хадрат сидел поодаль от остальных, в тени, и чернокнижник видел лишь смутные очертания его худой фигуры. Но ему и не нужно было видеть жреца, он знал Хадрата. Лицо у старого мага было чистое, с правильными чертами, всегда бесстрастное, а глаза под длинными ресницами никогда не мигали.
— Почему он? — услышал Богуз растерянный бас Рабрагора. — Я не доверяю этому колдуну!
— Никто ему не доверяет, — добавил маркграф.
— Он — поклонник Сета и достоин костра! — решительно заключил Шатолад.
Жрец Асуры безмолвствовал.
Заговорил Обиус, и в голосе его, всегда спокойном, на сей раз прозвучало плохо скрытое раздражение:
— Я посоветовал бы вам, месьор Шатолад, равно как и всем остальным, держать при себе свое мнение. Разве вы забыли, что решения в таких делах принимает Братия? Моими устами говорят высшие ее иерархи, прошу сие учесть и не предаваться излишнему празднословию. Светлейший Хадрат — представитель древнего и весьма уважаемого культа, хотя и не предназначенного для всеобщего употребления. Если бы он заслуживал гнева Митры, то не был бы среди нас. Некогда он оказал весьма важные услуги королю Конану, и ныне мы сочли возможным просить его помочь сыну великого киммерийца. Конн, несомненно, прислушается к словам друга своего отца…
Жрец Асуры промолчал и на сей раз.
— Может быть, прислушается, — задумчиво произнес маркграф, — а может быть, и нет. В таком деле надобны более веские, чем слова, аргументы.
— Они есть, — сказал Обиус.
И снова на столе появился ларец, гораздо больший, чем первый. Светлейший осторожно приподнял крышку, словно внутри ларца таилась неведомая опасность, потом медленно и торжественно извлек багровый, темного оттенка граненый шар с тлеющей внутри неясной искрой. Самоцвет едва уместился в ладони Верховного Жреца, тусклый свет, исходивший из его глубин, окрасил пальцы Обиуса в кровавый оттенок.
— Сердце Аримана! — воскликнул ландграф Эртран.
— О! — вскричал граф Рабрагор.
— Так вот оно где, — пробормотал маркграф Дулеван.
А Шатолад, испуганно заслонив глаза, выдавил:
— Осторожней, Светлейший, эта штука горячее костра у Железной Башни!
— Хотите прикоснуться к рубину, месьоры? — насмешливо молвил Обиус, поблескивая хитрыми глазками. — Не бойтесь, он совсем холодный. И не страшный. Лишь три человека в этом мире обладали возможностью вызывать скрытые силы талисмана. Первая, королева Зенобия, давно умерла. Король Конан ныне далеко от нас…
— Остается еще его сын, — сказал Рабрагор мрачно. — Он жив и совсем близко. В его руках талисман пробудится ото сна.
— Нет, — сказал Обиус, — не пробудится. И это станет лучшим подтверждением того, что времена изменилась. Конн помнит, как пылал в его руках камень, подобно небесной звезде, когда старый король позволял сыну к нему прикасаться. О, сколько было шума, когда Конан, Зенобия и их юный наследник в дни великих праздников представали перед народом, являя темному люду чудо, в которое все верили! Сколько храбрецов исполнялось отвагой, сколько стихоплетов посвятили Сердцу Аримана свои бездарные вирши! Воистину Дух Зла коварен и умеет завоевывать души… Отныне и навсегда этому будет положен конец. Уважаемый Хадрат вручит Конну рубин, и молодой король сам сможет убедиться, что силы талисмана исчерпаны. Но вначале, дабы не было кривотолков, многомудрый Хадрат и его коллеги подвергнут камень испытанию на подлинность на алтаре Асуры.
Все заключили, что замысел Верховного поистине грандиозен. Вокруг Конна оставалось немало преданных соратников его великого отца, Конана Киммерийского, достойных и храбрых воителей, покрывших себя славой в прежних кампаниях, и они горой готовы были стоять за молодого короля. В случае открытого переворота Империя несомненно была бы ввергнута в хаос междоусобных войн. Если же Конн добровольно сложит корону… Что ж, быть может, кто-нибудь с этим и не согласится, но то уже будет мятеж, а на мятежников всегда найдется управа!
Хадрат молча принял из рук Светлейшего рубин и спрятал его под одеждой.
— Позволь мне удалиться, — молвил жрец Асуры, и то были его единственные слова, сказанные за все время.
— Накануне праздника ты отправишься к королю, — властно произнес Обиус, — и да сбудется воля Митры!
Слышно было, как скрипнули створки, — Хадрат вышел.