— Вы уверены, что колдун в точности исполнит намеченное? — спросил Эртран.
— А куда он денется! — небрежно бросил Светлейший и потянулся к кубку. — Никто не смеет идти против воли Братии. Тем паче — жрецы-людоеды…
И он засмеялся, надувая розовые щеки. Заговорщики ответили общим хохотом: все чувствовали облегчение и возблагодарили Митру немедленным и обильным возлиянием.
— Время откланяться, — сказал месьор Шатолад, разделавшись со своим кубком, — дела.
— Кого на сей раз ждет палач у Железной Башни? — весело спросил маркграф.
— Да так, одного ничтожного колдунишку. Некий Богуз с улицы Вздохов, повинный в чародействе посредством зарывания кошки в землю. Бедное животное почти задохнулось, да…
Богуз сжал зубы так, что почувствовал во рту привкус крови. О Нергуз! Это он, верный слуга Мрака — «ничтожный колдунишка»?! Стоило бы наслать на Шатолада чёрную язву! Если бы он не дал обета Недеяния… Пальцы чернокнижника помимо воли сжались в кулак — и тут же раздался отчаянный писк: забывшись, он придавил за пазухой одного из крысенышей.
— Что это? — вскинулся Шатолад, приподнимаясь со своего стула. — Там, за шпалерой…
— Кажется, крыса пищала, — неуверенно сказал ландграф.
— Там дверь, — сказал Обиус, не сумев скрыть тревогу, — но она наглухо закрыта…
Богуз отпрянул от холста и едва не упал: покусанную ногу свело судорогой.
— Это не крыса, — услышал он голос градоначальника.
В тот же миг что-то свистнуло, холст разошелся: тяжелое лезвие метательного хассака поползло вниз, с треском разрывая старую ткань. Из комнаты в пыльное убежище хлынул яркий свет.
Все дальнейшее слилось для чернокнижника в один мутный, стремительный вихрь. С нечеловеческим проворством он насадил на острие хассака извлеченный из-за пазухи пищащий теплый комочек. Потом бросился прочь, упал, не чувствуя раненой ноги, и пополз, громко стеная и выкрикивая все известные ему заклинания. Они рождались из самых затаенных тайников души: как вспоминал он впоследствии, ни одно так и не смог припомнить.
Когда заговорщики сорвали шпалеру, чернокнижник уже барахтался в сточной канаве, каким-то чудом проскользнув в сливное отверстие между погнутыми прутьями железной решетки, и не мог видеть растерянные лица вельмож, разглядывавших окровавленную тушку на лезвии хассака и глухие деревянные створки, покрытые пылью и паутиной…
Нергуз, демон Тьмы, в последний раз пришел на помощь своему верному слуге.
Глава третья
Милость Нергуза
Молю Тебя Великими Именами, запечатли
Себя во мне, чтобы я мог принять
Тебя всякий раз, когда
Тыпоявишься передо мною!
Черная повозка с грохотом катила обитые железными обручами колеса по брусчатке улицы Роз, покрытой белесым инеем. Было раннее утро, лучшее время для перевозки осужденных, и под траурным пологом томились несколько узников, закованных в кандалы и ошейники.
Один из стражников, сидевших на козлах, толкнул в бок своего товарища и, указывая кнутом куда-то в сторону, сказал с ленцой:
— Смотри, там мертвец.
Второй, вислоусый, сплюнул на мостовую травяную жвачку и отвечал:
— Точно. Пусть лежит себе, мало ли трупов валяется на улицах.
И повозка загрохотала дальше — в сторону Железной Башни. Стражники не оглядывались, иначе их взору предстало бы зрелище удивительное: «мертвец» поднялся из придорожной канавы и побрел прочь, приволакивая левую ногу.
До улицы Вздохов, где стоял его дом, было рукой подать, и все же Богуз сомневался, что доберется благополучно. Тело окоченело, одежда стояла колом, холод пробирал до костей. Он пошарил за пазухой, опасаясь, что крысеныш сдох, но комок плоти все еще подавал признаки жизни: слегка шевелился и попискивал. Хвала Нергузу, тварь оказалась живучей.
Улица Роз была пустынна. Она тянулась от старой крепости вниз, к центру города, рассекая хитросплетение переулков, окружавших Железную Башню. Окна домов, стоявших на почтительном расстоянии от брусчатой мостовой, были закрыты глухими ставнями, многие двери заколочены. Обитатели предпочитали ходить дворами, лишь бы не появляться там, где гремели ободьями черные повозки. Дурное место, не ровен час — и сам окажешься в железном ошейнике.
Чернокнижнику сие обстоятельство было сейчас на руку. Странен был его вид, странен даже для обитателей подозрительных кварталов древней части города, хотя здесь встречалось множество бродяг и нищих, щеголявших в рубищах весьма причудливых. Но какой наираспоследнейший бродяга позволит себе разгуливать ранним осенним утром в мокрых, заледеневших одеждах? Богуз старался шагать быстрее, на ходу растирал ногу, размахивал руками и вертел занемевшей шеей. Понемногу тепло возвращалось в его члены, от одежды пошел пар. А вместе с ним и запах — едкий, удушливый, отвратительный, словно он и впрямь был ожившим мертвецом.