Снова писк и скрежет множества когтей. Ближе, ближе… Он отмахнулся ножом, чувствуя, как остро отточенное лезвие рассекает шкуру подобравшейся твари, но даже не взглянул в ту сторону. Все внимание было приковано к углублениям, влекущим его ладони. Он был уверен, что сможет пустить в ход древний механизм, если поймет, в какой последовательности следует нажать скрытые пружины. Даже если они изъедены ржой, дверь откроется, ибо (он видел) створка скована охранным заклятием. Довольно простым, он понимал это — и еще понимал, что времени на раздумья у него нет.
Острые зубы вцепились в сапог, разрывая задубевшую кожу, шерстяной чулок, добираясь до плоти. Голень обожгло, и нога сразу же стала неметь. Проклятие! Значит, еще и яд…
Он снова полоснул лезвием, крыса с визгом отскочила. Но кровь была пролита, и теперь все они кинутся в атаку… И тут его осенило.
Ну конечно! Простое Число Три! Разлагаемое на два плюс один по закону Паргора. Первым идет «два», значит: второе, третье, потом только первое углубление.
Руки дрожали, но Богуз заставил себя крепко приложить правую ладонь в нужном порядке. Тонкий свист возник сразу, подтверждая его догадку. Кольцо налилось красным, ржавчина хлопьями упала на землю, в углублениях появилось голубое свечение.
Крысы визжащим клубком покатились прочь, давя друг дружку. Из щели посыпался мусор, заскрежетали вделанные в стену петли, и дверь стала медленно поворачиваться. Она открылась едва на треть и замерла, но этого было достаточно, чтобы чернокнижник смог змеей скользнуть в темный проход.
Здесь было тепло и сухо. Волоча ногу, он стал пробираться вперед, замирая от радостного предчувствия. Где-то там впереди был выход, он знал это и был уверен, что теперь сможет открыть любые двери.
И они нашлись — деревянные, запертые на простую задвижку. Едва он коснулся дерева, как оно рассыпалось прахом. Проем был забран пыльным холстом, сквозь мельчайшие отверстия пробивались лучики света, в которых играли пылинки.
Забыв об осторожности, Богуз хотел сорвать холст, как вдруг замер, услышав грубый, скрипучий голос, проникший в его убежище: «Ну и вонь на улице Роз! Следует немедля засыпать клоаку, из нее разит, как из кишек Нергала».
Теперь, когда голос, похожий на скрип несмазанного тележного колеса, не был искажен каменными сводами, Богуз узнал его и едва сдержал смешок. О Нергуз! Кто бы мог помыслить, что человек, натравливающий гончих, сам дважды спасет предполагаемую дичь! Ибо обладатель скрипучего голоса, спугнувший крыс возле рокового валуна и сейчас невольно заставивший чернокнижника замереть в своем убежище, был ни кто иной, как месьор Шатолад, грозный градоначальник Тарантии!
Осторожно прильнув к небольшому отверстию в холсте, Богуз увидел залитую ярким светом ламп комнату со сводчатым потолком, круглый стол и возлежащего на шелковых подушках лысого толстяка в шафранном хитоне.
— Не следует столь часто поминать врага рода человеческого, — произнес толстяк расслабленным голосом. — Вам, любезный месьор, следует чаще обращать помыслы к Лику Всеблагого. Когда вы последний раз были в Храме?
Шатолад проворчал что-то неразборчивое.
— Ибо, — его собеседник наставительно поднял холеный палец, — сказано в «Заветах Митры»: «Взор Мой пылающий обращу на недругов Моих, благодать же почитающим дарую». Понимаю, вы всецело заняты радениями о представлении огненному взору Всеблагого различных еретиков и отщепенцев, но и вы, мой друг, нуждаетесь в очищении, ибо речено: «В купели огненной да сгинет нечестивец, достойный же да укрепится по милости Моей».
— Хм, — пробурчал Шатолад, — сие для нас, простых воинов, слишком мудрено. Ну, я понимаю, колдунов жечь положено, но чтобы самому в костер лезть…
— Заветы следует понимать иносказательно, — снисходительно объяснил толстяк, — мы же, слуги Подателя Жизни, для того и поставлены Им над паствой, дабы просвещать заблудших и не разумеющих Слова Его. Впрочем, мы собрались здесь не для беседы о возвышенном, а дабы поговорить о делах земных и насущных. Графа Рабрагора, ландграфа Эртрана и маркграфа Дулевана вы, месьор, знаете хорошо. Я счел возможным также пригласить светлейшего Хадрата, Верховного Жреца храма Асуры. Хотя мы и не во всем сходимся в вопросах религии, в данном случае его присутствие будет весьма полезным.
— Это как же понимать… — заскрипел было Шатолад, но толстяк издал горлом странный булькающий звук, и градоначальник, поперхнувшись, смолк.
— Итак, — негромко продолжал человек в шафранной тоге, — речь пойдет о сыне всеми нами глубоко почитаемого владыки, Великого монарха Аквилонии, Зингары, Аргоса, Офира и Кофа, Держателя Скипетра Льва и Знака Солнца — Конана Киммерийского… — Толстяк выдержал многозначительную паузу и закончил: — Я говорю о нынешнем молодом короле Конне…