Сказанное выше справедливо и для всех измеряемых характеристик, почерпнутых из визуального опыта (движения, текстуры, формы и т. д.), равно как и для любой перцептуальной модальности. Мы могли бы привести и другие аналогичные примеры, убедительно показывающие, что то, что мы принимаем как некое простое восприятие чего-то (например, пространства или цвета), в действительности несет на себе неизгладимую печать нашей собственной структуры. Мы пока ограничимся приведенными наблюдениями — читатели наверняка их проверили. Поэтому мы полаг аем, что убежденность в собственном опыте была у нашего читателя до известной степени поколеблена.
Описанные опыты (и многое другое, относящееся к той же сфере) содержат в себе суть того, о чем мы намереваемся здесь поведать. Иначе говоря, приведенные примеры показывают, что наш опыт теснейшим образом связан с нашей биологической структурой. Мы не видим «пространство» мира, мы проживаем поле нашего зрения. Мы не видим «цветов» реального мира, мы проживаем наше собственное хроматическое пространство. Не подлежит сомнению, как мы будем неоднократно отмечать на страницах этой книги, что мы черпаем свой опыт из окружающего мира. Но кода мы пытаемся более детально разобраться в том, каким образом мы познаем этот мир, мы неизменно обнаруживаем, что не можем отделить историю наших действий — биологическую и социальную — от того, каким этот мир нам кажется. Ведь мы так тесно с ним соприкасаемся, и все в нем представляется столь очевидным…
В зоопарке Бронкса в Нью-Йорке имеется специальный павильон для приматов. Там представлены шимпанзе, гориллы и многие другие обезьяны Старого и Нового Света. Однако нам стоит обратить внимание на клетку, расположенную на задворках павильона. Клетка сварена из толстых брусьев, и на ней красуется надпись «Самый опасный примат в мире». Заглянув сквозь решетку, мы с удивлением обнаруживаем свое собственное отражение; сопроводительная надпись на клетке поясняет, что человек уничтожил на Земле больше видов животных, чем любой другой представитель фауны. Итак, из наблюдателей мы превратились в объект наблюдения. Что же мы видим?
Момент рефлексии перед зеркалом — всегда особый момент: именно тогда мы осознаем ту часть самих себя, которую не можем видеть другим способом, — подобно тому, как мы обнаруживаем существование слепого пятна, которое помогает нам понять, как устроено наше зрение; подобно тому, как мы подавляем проистекающую из наличия слепого пятна слепоту, как бы заполняя пустое пространство. Рефлексия — это процесс познания того, как мы познаем. Это акт обращения к самим себе. Это единственный шанс, который предоставляется нам, чтобы обнаружить нашу слепоту и осознать, что уверенность и знание других столь же подавляющи и иллюзорны, как и наша уверенность и наше знание.
Именно этот особый акт познания того, как мы познаем, традиционно ускользает от внимания нашей западной культуры. Мы настроены на действие, а не на размышление, поэтому наша жизнь, как правило, слепа по отношению к самой себе. Как будто некое табу говорит нам- «Знать о знании запрещается». В действительности не знать, что представляет собой наш мир опыта, ближайший к нам мир, — вопиюще постыдно. В мире есть много такого, чего следует стыдиться, но подобное невежество хуже всего.
Возможно, одна из причин, по которой мы избегаем прослеживания и выяснения корней нашего знания, заключается в том, что это занятие порождает у нас чувство легкого головокружения, поскольку мы попадаем в порочный круг, пытаясь использовать инструменты анализа для анализа инструментов анализа. Это все равно, что стараться разглядеть свой собственный глаз. Ниже воспроизведен рисунок голландского художника М.К. Эшера, на котором это ощущение показано очень наглядно: руки рисуют друг друга таким образом, что начало процесса остается неяс- рис 5 м к Эшер ным. Какая рука «настоящая»?. рисующие руки»
Точно так же, хотя мы видели, что процессы, включенные в нашу деятельность, в наши замыслы в наши действия как представителей человеческого рода, составляют наше знание, мы намереваемся исследовать, как мы познаем, глядя на все эти вещи посредством этих же процессов. У нас нет альтернативы, ибо то, что мы делаем, неотделимо от нашего представления о мире со всеми его составляющими: его торговыми центрами, его детьми, его атомными войнами. То, что мы намереваемся предпринять (а читатель должен сделать это своей личной задачей), заключается в осознании последствий этого нерасторжимого совпадения нашего бытия, нашей активности и нашего познания. Мы оставляем в стороне нашу повседневную ckjюнноить тракговать ивой опыт как нечто ηθιιpt-ложное, якобы отражающее абсолютный мир. >