Бьюти распахнула невинные глаза.
— Да. Полиция приходила ко мне сегодня. Я сказала им об отметинах, которые могли быть на теле Джейсона, о которых ты умолчала при описании примет.
Барри был в растерянности. Он вырос в спокойной, дружной семье, и побои, а тем более истязания ребенка, были недоступны его пониманию. Давно прошли диккенсовские времена.
Но тут он столкнулся с настоящей женской дракой. Бьюти и Кэрол, шипя, как две кошки, вцепились друг в друга, и он едва успел их развести. Впрочем, из царапины, нанесенной коготком Кэрол, по щеке Бьюти потекла кровь.
Обе женщины истошно вопили, и Барри пришлось схватить Кэрол в охапку и отнести прочь на десять футов. Собрались соседи, с любопытством ожидая продолжения. В большинстве они были выходцами из других стран, и то, как дерутся англичане, являлось для них экзотическим зрелищем.
Барри потащил Кэрол домой, несмотря на ее протесты. Его сила превозмогла ее упрямство.
Какое счастье, что доктор дал Кэрол транквилизаторы. Она еще успела поговорить с Алкмини в пивной и просмотреть газету, принесенную Морин. Джейсон растворился в информации о тысячах детей, пропавших в Лондоне за последние пять лет. Правда, пока его имя было во главе списка.
Морин не сиделось на месте, и она скоро ушла в свою конуру, где ей было спокойно. У нее вызывали раздражение чужие дома. Заходя с визитом, она никогда не снимала пальто, вернее, плащ на все случаи жизни, который носила постоянно. Плащ дополняли коричневые туфли на размер больше, нелепо выглядящие на ее тонких лодыжках. Прическа у нее была такая, словно она подставила волосы под сильный душ, а потом, не вытирая, перевязав тугой лентой, оставила их сушить, не удосужившись коснуться гребенкой. В поступках Морин была нерешительна, зато передвигалась по комнате с молниеносной быстротой, хватая, теребя и переставляя с места на место попадающиеся под руку вещи, словно проверяя, есть ли под ними пыль.
Она повертела в руках «священное» фото Дэйва, будто впервые видела его.
Голос ее никогда не был ни громким, ни тихим. Все произнесенное ею было как-то однотонно и безжизненно.
— Почему ты не сделала аборт? — обратилась она к Кэрол.
Кэрол едва не убила ее взглядом, и в нем было столько ненависти, что Барри тут же представил, как ему будет плохо, если эта ненависть обратится на него.
— Ты мне сказала, когда Дэйв был еще жив, что не хочешь больше детей. Ты могла сделать аборт.
— Она испугалась, — вступилась за дочь Айрис, причем с таким видом, что только она обладает тайной, неведомой больше никому. — Ей страшно было подпасть под влияние обезболивающих средств. Вдруг колесо вновь бы закрутилось.
Барри по наивности подумал, что речь идет о транквилизаторах, прописанных ей сейчас врачом. Они как раз сейчас действовали на Кэрол, иначе она бы задушила Морин тут же на месте.
Кэрол упала на кровать, легкая и беспомощная, как газетный лист, который она только что прочла.
— Оставьте меня в покое! Завтра я приступлю к работе. Нечего вокруг меня толкаться.
— Правда! — поддержала ее Айрис. — Наша болтовня не вернет Джейсона.
Барри возмутился. Он сам боялся, что Джейсон мертв, и того же опасалась Кэрол, но Айрис уже похоронила его. Она приняла как должное, что ситуация разрешилась, и спокойно закурила сигарету.
— Работа отвлечет меня, — сказала Кэрол.
Барри был шокирован. Как может мать отвлечься работой, ничего не зная о судьбе своего ребенка? Они обязаны искать Джейсона — живого или мертвого, а если, к счастью, найдут живым, Кэрол уже не должна отпускать его от себя.
Он усиленно отгораживался от мысли, что Джейсон исчез навсегда.
Он не хотел, чтобы Кэрол вернулась в бар, к тем людям, с которыми он недавно повстречался. Но он не был ее супругом, не имел никаких прав, даже высказывать свое мнение.
Те люди были старше его и могли презирать юнца за проявляемую им ревность.
Он чувствовал, что Кэрол всегда была кошкой, которая ходит сама по себе. Как управлялся с ней Дэйв? Он был всегда грязный, пропахший соляркой, и ей нравилось запускать в его грубую кожу свои коготки. Но наверняка он любил ее за элегантность, за маникюр, за роскошные кудри.
После ухода Морин и Айрис они, сидя рядышком, смотрели телевизор. Барри взял ее за руку, и она позволила ему сделать это. Программа была скучной. И его мысли опять устремились к Джейсону. Заявление Морин о возможном аборте вызвало в нем массу эмоций. Неужели Кэрол так любила Дэйва, что решилась на рождение третьего ребенка?
Они с Кеном обставляли офис на Финчли-Хай-роуд. Им повезло в том, что новый владелец хотел пустить пыль в глаза и заплатил за дорогостоящие деревянные панели.
Через полчаса после начала работы за Барри явилась полиция. На этот раз не Треддик, а детектив Лэтхем и еще один человечек, представившийся сержантом Доусоном. Кен выглядел, будто его огрели обухом по голове, когда напарника увели с работы под предлогом выяснения некоторых дополнительных обстоятельств.
Пока они ехали в машине, никто не произнес ни слова. Барри только заметил, что везут его не в известный ему полицейский участок, а за пределы знакомого ему района.
Он с ужасом подумал, что ему предстоит опознать тело мертвого Джейсона.
Огороженную желтыми полицейскими лентами часть квартала заполняла толпа враждебно настроенных зевак. Машина буквально ползком миновала этот участок.
— Что теперь нам скажешь, Барри? — спросил Доусон, когда они наконец добрались до какой-то комнатки для допросов. — Могу сообщить тебе, что желторотый придурок, по описанию соответствующий твоей внешности и одежде, был замечен тем вечером в среду на Редьярд-гарденс.
Это было в первый раз, когда они назвали его не по фамилии, а по имени. Возможно, Доусон применил такой способ, чтобы сразу ошеломить его.
Барри удивился вопросу. Кто его мог там видеть?
— Я там не был. Вы провезли меня на машине, и я впервые увидел это место.
— Однако ты знаешь про него, — вмешался Лэтхем.
— А как же ему не знать? Живет поблизости, гуляет там с Кэрол. Нашел там игрушку Джейсона, — Доусон бил его фразами, словно боксерскую грушу кулаками.
— Почему бы тебе не сокращать путь домой таким образом, вместо того чтобы шагать через Китайский мост?
Барри знал, почему он не шел этой дорогой. Дома там навевали на него уныние, а с Китайского моста он мог уловить огонек, ждущий его в окошке Кэрол. Но как объяснить это таким людям, как Лэтхем и Доусон? У них обоих были пустые глаза. Как сказать им, что Редьярд-гарденс — не сад, а мертвая улица, где живут мертвецы, а от сада остались только участки осыпавшейся кирпичной стены? Они подумают, что он насмотрелся фильмов ужасов и от этого спятил.
— На меня этот квартал плохо воздействует, — сказал Барри. — Там не на что посмотреть. Я люблю места, где кипит жизнь.
— Кипит жизнь? Вот как?
Из этих слов Барри Лэтхем сделал свои, зловещие выводы.
— Вот, значит, какую жизнь ты предпочитаешь? Более увлекательную? Чтоб все вокруг кипело?
Глаза у него уже не были пустыми. В них зажегся обвинительный огонек, хотя Барри до сих пор не понимал, почему так неловко стал себя чувствовать в обществе этих двух полицейских.
Однако предчувствие, что дела его плохи, овладело им.
Ищейки теперь не оставляли его одного. Они отказывались понять, что он не тот человек, который им нужен. Мать Барри давно определила, какой у нее чувствительный сын, как на него влияет окружающая атмосфера, и что он способен навоображать такого, чего вовсе не было, если сильно на него давить. Им же не верилось, что простой рабочий парень обладает какими-то чувствами. Для них они все были на одно лицо — безмозглые скоты. Наработался, накачался пивом с виски и пошел громить все вокруг, мстить за свою неудавшуюся жизнь.
Барри понимал своих дознавателей лучше, чем они себя. Он заранее знал их мнение о себе. Они спрашивали его об улицах, по которым он проходил. Он отвечал им честно, а они не понимали, почему у него создавалось то или иное впечатление.