– И наша магия преградила им путь,- будничным голосом произнес Клостерхейм.- Белый Ворон взят в плен, но копье осталось у его брата и сестры. Мы должны остановить их! Один из моих могущественных союзников задержал их, и они не могут дойти до конца Сияющего пути.
Ход времени там прекращен, но они не догадываются об этом и находятся там уже полвека, и это дало нам возможность вновь укрепить свои силы. Они пытались воздействовать на моего союзника своими чарами, но он слишком могуч для них. Только Белому Ворону удалось бежать оттуда, но я его перехитрил. Однако мой договор с лордом Шоашуаном не вечен, и этот нетерпеливый элементаль скоро проголодается. Он должен получить обещанную награду. Поэтому мы обязаны как можно быстрее достичь страны какатанава. Поодиночке нам не справиться с Белым Вороном и его одаренными друзьями, но вместе мы рано или поздно возьмем над ними верх.
– А как же остальные похищенные сокровища?- спросил я.- Как вы вернете их себе?
– Овладев Черным копьем, мы сделаем это без труда,- ответил Клостерхейм и негромко добавил, обращаясь ко мне по-гречески:- Сокровища пукавачи – сущая безделица по сравнению с богатствами, которые ждут нас в городе Какатанава.
– Меня интересует только одно сокровище,- сказал Гуннар к явному неудовольствию Ипкаптама.- Чаша, украшенная каменьями. Я разыскиваю ее уже несколько столетий. Если я ее не найду, мне придется иметь дело со Смертью.
Внезапно меня осенило.
– Вы называете ее Святым Граалем! Тамплиеры буквально помешались на нем. Считают, будто бы в нем содержится то ли кровь, то ли голова какого-то божества. У валлийцев тоже есть магическая чаша. Ап Квелч рассказывал мне, что некогда владел им. В мире, который столь неоднозначно относится к колдовству, имеется великое множество подобных магических предметов. Ваши ученые священники называют их мифическими или сказочными.
– В данном случае вы не правы,- раздраженно заявил Клостерхейм.- Легенд много, а Грааль один. Именно его я рассчитываю найти в городе Какатанава.
Шаман вновь запел. Он извинялся за наше поведение перед духами, которых вызвал. Мы замолчали, а он продолжал петь о своей судьбе, о грезах, снившихся ему в молодости – он мечтал отомстить за отца, погубленного лордом Шоашуаном, которого тот вызвал. В этом сне Ипкаптам нашел сокровища своего народа и привел его домой.
– Моя судьба – вернуть своему племени сокровища и честь,- сказал он.- Мы слишком долго следовали ложным мечтам.
Глава 13. Тропа доблести
Я бог Тор,
Я битвы бог,
Я громовержец!
Здесь в Северных Землях
Мой оплот, моя крепость,
Славься я вечно!
Здесь среди льдов
Правлю людьми я.
Это мой молот -
Мьёлнир Могучий.
Колдунам и гигантам
Погибель несет он!
Лонгфелло, "Сага о короле Олафе"
Возьми эту трубку! Вдохни ее дым!
Я поместил с в нее свою жизнь
И твоя жизнь тоже находиться там,
Стань же свободен от всего приносящего смерть.
Ла Флеш, "Песнь трубки осагов" Спотыкаясь, мы вышли из жарко натопленной хижины, и нам в лица хлестнул холодный ветер северной осени. Гуннар пребывал в отличном настроении.
– Клянусь Одином,- заявил он.- Сегодня у нас счастливый день!
Отупев от жары и дыма в хижине, я едва разбирал его слова. У меня было ощущение, что мне вот-вот откроется какая-то великая истина.
Я поднял глаза и чуть не потерял равновесие при виде зрелища, представшего нашим глазам. Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять – пукавачи покрыли себя боевой раскраской. Они были похожи на рой насекомых размером с человека и чуть слышно жужжали.
Ни в одном из своих путешествий я не встречал таких людей.
Внезапно жужжание усилилось, и группа воинов издала улюлюканье.
Слои разноцветных красок придали лицам пукавачи особое выражение.
Я уже видел его на лице Ипкаптама Два Языка, когда мы сидели в типи.
Их зловещее сходство с насекомыми усиливал полупрозрачный блестящий слой, наложенный поверх остальных красок. Лица индейцев переливались радугой, будто пчелиные крылышки. Некоторые пукавачи надели шлемы, похожие на головы насекомых. Радужный слой имел символическое значение. Пукавачи давали понять, что готовы к смертельной схватке. Красные ободки вокруг глаз означали, что врагу нечего ждать пощады. Ипкаптам не без гордости сообщил мне, что они назвали свой путь Тропой Доблести и либо вернут себе сокровища, либо погибнут с честью, пытаясь их отвоевать.
И вновь какая-то мысль расшевелила в моем мозгу тысячи воспоминаний, подавляемых разумом моего нынешнего воплощения.
Кого напоминают мне эти люди? Кажется, в одной из легенд Мелнибонэ упоминалось о машинах, которые стали рыбами, потом – насекомыми, а те, в свою очередь, превратились в людей и, пройдя Тропой Доблести, основали город на юге. Впрочем, эта сказка звучала слишком слащаво, чтобы быть мелнибонэйской. Быть может, я слышал ее в Молодых Королевствах или иных мирах, обитатели которых жили пышной причудливой жизнью и умирали такой же смертью – в мирах, куда менее знакомых мне, чем этот?
В юности я совершил пять путешествий и прошел дорогами двадцатилетнего сна, затем пятидесятилетнего и столетнего. Каждый из этих снов должен был повториться по меньшей мере трижды, но я переживал их гораздо большее количество раз. Однако в настоящий момент я лишь во второй раз повторял тысячелетний сон, и теперь должен был не просто приобретать знания, а спасать свою собственную жизнь и целое человечество от необузданного Хаоса.
Быть может, меня готовили именно для этого мгновения? Казалось, я рождался и перерождался для критических ситуаций. Об этом мне говорила настоятельница аббатства Священного яйца в далматинских горах. Той ночью мы сидели постели обнаженные, и она прочла мою судьбу при свете длинной свечи. После того как мы утолили страсть и монахиня впервые как следует рассмотрела мое тело, рубцы и шрамы, она разложила карты и не без тревоги спросила, с кем делила ложе – не с демоном ли? Я ответил, что долгое время был солдатом-наемником.
Значит, ты сам спал с демоном, пошутила она.
Опасайся Вершителя кризисов, предостерегала аббатиса, и я подумал, что она советует мне бояться самого себя. В разумной вселенной нет ничего хуже, чем человек, который отвергает свои мысли, боится и отвергает их. Он неизбежно становится на путь насилия, хотя жаждет покоя и мира.
Опасайся ребенка, сказала настоятельница. Я и был ребенком – ревнивым, жадным, требовательным, эгоистичным. Почему ее Господь призвал такого к себе на службу?
Я спросил об этом почтенную аббатису, и она рассмеялась. Почти все воины, которых она встречала, тем или иным путем стремились к совершенствованию своей души. Она полагала, что иначе и быть не может.
– Порой клинок и разум должны быть едины,- сказала она.- Такие периоды времени мы называем Серебряным веком. Они предшествуют Золотому веку, когда об оружии можно забыть. Но пока оно существует, а люди говорят на языке богов, героев и сражений, каждый Золотой век неизбежно сменяется веком железа и крови.- Аббатиса говорила о Христе, как будто тот действительно существовал. Я спросил ее о нем.- В нем спасение моей души,- ответила монахиня. Я без малейшей иронии сказал, что завидую ей. Но мне было трудно понять человека, готового погибнуть, чтобы получить шанс спасти остальных. Опыт подсказывал мне, что подобные жертвы чаще всего напрасны. Аббатиса встретила мои слова громким смехом.
Разумеется, ее христианские воззрения были доведенным едва ли не крайности выражением всего того, что мы, мелнибонэйцы, называем слабостью. Однако я знавал немало подобных верований, которые при ближайшем рассмотрении вполне могли обернуться реальностью. Я не берусь судить о мягкости и терпимости, которые они проповедуют. Мой отец нередко повторял, что, возвышая слабого над сильным, ты превращаешь свой народ из хищника в добычу. Какое бы влияние ни оказывал на меня пример Молодых Королевств, мне и в голову не пришло бы сознательно стать жертвой!