Любопытный складывается вариант. Не было такого в истории, а описать бы занятно. Что было бы, если бы пришельцы устроили тьму в августе четырнадцатого, еще до мазурских болот и «чуда на Марне»?
Но вернемся на чужую планету.
Сдались, стрельбу прекратили. Тамошние англичане выжидательно молчат на своем острове, надеются еще перехитрить небесных пришельцев, а тамошний Вильгельм, дисциплинированный германец, запрашивает инструкцию, на каких условиях заключать мир. При этом торгуется, все твердит, что Германия была ущемлена, ужас, как обижена и демобилизацию оттягивает, уверяет, что транспорт не справляется, притом же надо устроить бедных солдатиков, разместить их в казармах с удобствами.
Какие там казармы? Домой! Домой!
А солдаты в шинелях серых, в мундирах голубых, болотно-зеленых и ржавых, и матери их, отцы, невесты и жены взывают, воздевая руки к небу:
— Новые боги! Подайте нам глас, как нам жить теперь?
Новые же боги, вчерашние школьники, сами не знают, какие давать указания. Им известно, что есть на Земле двадцать — ихнего века астродипломатия — специальная наука об отношениях с другими цивилизациями, но в школах она не проходится, только упоминается. Конечно, хорошо бы обратиться к специалистам, но для возвращения нужны две недели, еще две недели для прибытия опытных знатоков, даже для получения совета от них. Не передерутся ли за эти две плюс две недели оставленные без присмотра армии? Ночь им устроить месячную? Заморозишь.
Как им жить теперь? Какие дать указания?
— Сами они должны решать, — говорит Дмитрий, самый добросердечный и в добро верящий. — Всем народом.
Устин, живой справочник по истории, напоминает:
— У них тут не народ решает, а правители: император, царь, президент, парламенты из числа богатых. На Земле мир объявила революция. Но еще отбиваться не один год пришлось, прежде чем мирные решения принимать.
— Объявим: «Передайте власть революционерам!» — предлагает решительный Селим.
— Революции не навязывают. Революция должна созреть в душах сначала.
— А война их ничему не научила?
Дмитрию все хочется решить по-доброму, по-хорошему:
— Ребята, была же какая-то причина у войны. Земли не поделили, земли им не хватает, значит. Мы же, не мы лично, — земная техника может все это уладить. Понаделаем им новые острова, архипелаги, в их большом океане место есть для целого материка. Можем даже планету сделать искусственную неподалеку. Давайте научим их строить планеты.
— Да им не территория нужна, нужен хлеб и нефть, пища, энергия. Дадим им наш энергоблок, научим копировать обеды и ужины.
Опять Устин возражает:
— Ребята, это не разрешается. Высокая техника вредна, даже опасна без высокой культуры. Ведь у здешних в голове одно: труд — труд ради сытости. От сытости, добытой без труда, бездельничать начнут, томиться, дурость показывать. В голове-то у них нет ничего, голову еще наполнить надо, культуру прививать всем поголовно.
— Вот и объявим: «Всем приступить!..»
— Культура за один день не прививается.
Мальчики распалились, руками размахивают, друг друга перекрикивают. Женя с трудом вставляет свое слово:
— Ребята, не нам решать судьбу чужой планеты. Надо сообщить на Землю.
И снова:
— Но они же передерутся!
И все-таки принимают решение: разделиться. Народам объявляют, что помощь с неба придет через месяц. Мальчики остаются на орбите присматривать за порядком, если мир будет нарушен, выключат их солнце, покажут свою силу. Тут все нужны — и активный Селим, и Дмитрий с золотыми руками конструктора, и Устин со своими историческими справками. Женю же переправят на Землю сообщить о беде в дальнем космосе.
И через две недели по земному счету жители Земли двадцать какого-то века увидят на своих домашних экранах лицо девушки с расширенными глазами, красными пятнами на щеках, немножко даже растрепанную от волнения.
— Ужас! — закричит она с экрана. — Люди, вы поймите, какой там ужас. Тамошние сапиенсы терзают друг друга, как хищные звери. На части рвут, кромсают, протыкают насквозь, жгут, подрывают. Всюду трупы, трупы, трупы в мокрой грязи, в кровавых лужах. Валяются оторванные ноги, руки, головы, кишки, вырванные из живота. Это рассказывать страшно, а видеть невозможно, наизнанку выворачивает. Озверели, с ума сошли, гордятся, если многих убили, покалечили. Четыре убийства каждую минуту, и еще сколько-то безруких, безногих, слепых на всю жизнь.
Пожалуй, с этого абзаца я и начну, когда соберусь превращать замысел в рассказ:
Ну а потом уже последуют все подробности: туристы выбирают планету для прогулки. Женя указывает по каталогу СДУ-181818…
ВСЕЛЕНЕЦ
1. ИДЕЯ
Этот замысел из поздних. Он пришел в голову совсем недавно, когда я уже дописывал «Книгу замыслов». На замыслах было сосредоточено внимание, я сразу же ухватился за новую идею, записал первые очертания, первые соображения, первые возражения и могу, пожалуй, проследить ход собственной мысли. Ведь это же тоже интересно — проследить, как складывается мысль.
Итак, 12 февраля поутру, лежа на полу, я занимался гимнастикой. Когда я был молодым, я утренней зарядкой пренебрегал, и так был здоров. Сейчас же не пропускаю ни одного дня, но, увы, упражнения не помогают ни на диване, ни на полу. Это брат мой, истовый поклонник йоги, настаивал на том, чтобы я делал упражнения на полу, по его мнению, пол повышает эффективность оздоровления на сорок процентов, так как через пол из матушки-земли на пятый этаж проникают в мою спину отрицательные заряды. Я слушаюсь, хотя результата не чувствую.
Правда, брат мой, как истый йог, кроме того, умеет еще и не думать. Умеет не думать не только лежа на полу, но также и на прогулке, в троллейбусе, в очереди, в любой обстановке отключается, сосредоточенно дышит и глубокомысленно не думает. Вот это у меня не получается. Дышать-то я дышу, с самого детства дышу, каждую минуту раз пятнадцать, но при этом мысли у меня все-таки бродят, никак их не утихомирю. В результате зарядка растягивается на полчаса. Вдруг я обнаруживаю, что в голове что-то занятное, вскакиваю, чтобы записать, не забыть. А на чем же я остановился? Ногами махал или руками?
Вот и в то утро, лежа на полу (на коврике) и поднимая ноги поочередно, я не сумел обуздать мозг и думал о коэффициенте цефализации. Термин этот обозначает отношение веса мозга к весу тела животного, человека, в частности, процент нервной ткани в организме, иначе говоря. Само собой разумеется, высокий коэффициент — признак высокого развития, правда, у дельфинов он выше, чем у человека, а также, по мнению некоторых биологов, — признак долголетия, в чем я решительно сомневаюсь, по-моему, у срока жизни другие причины, но об этом будет еще сказано в другом замысле. Итак, сомневаясь, я перебирал мысленно виды, нет ли высокой цефализации у низших животных. И подумал (подтягивая коленки к подбородку), что, в сущности, самый высокий коэффициент у вирусов. Вирус на редкость экономно устроенное существо. Это гены, чистые гены, завернутые в белковую оболочку, живой шприц, набитый наследственным веществом. Вирус впрыскивает свои гены в клетку, они проникают в ядро и заставляют клетку работать на себя, плодить сонмища паразитов. Клетка питается, клетка обороняется, клетка копит энергию и тратит ее на монтаж молекул, клетка живет, но только ради вируса. Это молекулярный паразит заставляет ее работать на себя. Клетка — живое тело, а вирус — мозг без тела. Без тела! Естественно, процент цефализации у него очень велик. Больше, чем у человека, и больше, чем у дельфина.
Вообще в мире низших животных великое множество чудес, которые нам, млекопитающим, кажутся нелепыми и невозможными. Трепанги в минуту опасности выбрасывают внутренности хищнику: «На, подавись!» Морская звезда через рот выворачивает желудок, чтобы переварить устрицу, которую проглотить не в состоянии. Осьминог щупальцем преподносит подруге свои сперматозоиды в пакете, словно букет с цветами. Паучихи после свадьбы съедают на закуску молодого мужа. И вот еще один фокус: наследственность без тела, наследственность в чистом виде.