Примерно через год, перестав сосать мою грудь и научившись ходить, Ракеш всё больше и больше времени проводил с Бхактом, трясшимся над ним почище моего. Да так прикипел к тому, что превратился в повсюду следующий за ним хвостик. Перенимая от него повадки и манеру держаться. Я пытался вернуть сына, но у меня ничего не вышло. Я тогда слишком много времени пребывал в океане Тьмы, расширяя купол, а Бхакт всегда был рядом, любил, заботился, и я вчистую проиграл этот бой за милое детское сердце. Теперь он там, с ним, как и Шакти, что так, видимо, и не простила мне общества Тьмы.
Эта девочка в Башне. Порой я ясно вижу и осознаю кто она такая — Великая Тьма. А порой будто забываю и думаю о ней как о таинственной интересной незнакомке.
— Здравствуй, Кирим, я совсем тебя заждалась. Зову, зову, а ты всё не идёшь и не идёшь.
Что? Как я здесь оказался. Я ведь только что сидел над обрывом и смотрел вниз, выглядывая среди играющих детей Ракеша.
— Он сегодня три гола забил. Правда, дружок Карна ему немного поддался. Шакти учит его читать, но ему, конечно больше нравится гонять мяч.
— Мяч?
— Да, они играют в него ногами, я же тебе рассказывала! Кирим, ты опять где-то витаешь? Вернись ко мне.
— Да, вспомнил, эту игру придумал Бхакт. Я так хочу посмотреть, как играет, как смеётся мой мальчик.
— Садись и я покажу тебе.
Я устраиваюсь в удобной нише под уходящими ввысь сводами величественного храма Тьмы. Храма? Лёгкие прохладные ладони накрывают усталые глаза, приятно холодят лоб, успокаивая, будто воспалённое сознание. Я вижу две команды малых ребят по пять игроков в каждой азартно гоняющих набитый соломой мяч, сшитый из кожи крупной ящерицы. А вот и Ракеш! Несётся, поднимая босыми пятками, пыль и со всей силы пробивает в отмеченные камнями ворота. Гол! Смеётся, глаза сияют от счастья.
Но что это коснулось меня ледяным крылом смерти. Взгляд, чей же это взгляд? Бхакт!? Почему он так смотрит? Почему не радуется вместе со всеми? Что грызёт его душу? Так страшно осунулся, чёрные круги под запавшими тусклыми клазами.
— Как там Бхакт?
— Он умирает.
— Что? — Вскакиваю я. — Не может быть!
«Выть, выть, выть», — метается эхом под тонущими во тьме сводами.
— Его тело приходит в негодность.
— Почему, ведь ему только двенадцать лет? Он болен?
— Да, он болен душой.
— Неужели ему нельзя помочь? Кабир! Он же вырастил несколько тел из моих яйцеклеток! Пусть они безмозглые, но ведь его можно пересадить в одно из них хотя бы на время, пока мы ещё что-нибудь не придумаем. Он ведь для этого затеял это эксперимент? Знал, что смертельно болен?
— Его это не спасет. Перенос кристалла души в такое тело погубит индивидуальное сознание, а это всё равно, что умереть.
— Но ведь он потом опять разовьётся, как Шакти.
— Но это будет уже совсем другая личность, а не прежний Бхакт.
— Но для нас, для нас он останется жив! Неужели ты не понимаешь?!
Я мерею шагами зал, нервно стискивая в замке пальцы рук и думаю, думаю, думаю.
— Надо сказать Кабиру! Он…
— Нет, не надо. Кирим, просто побудь эту ночь со мной, пока всё не закончится.
— Что, что ты хочешь сказать?..
— Он умрёт этой ночью.
Я бросаюсь в темноту и натыкаюсь на стену, щупаю её, ища неведомо куда подевавшийся выход. Сердце изнывает от тревоги и боли за друга. Или за что-то ещё? Конечно, глупый дурак! Ракеш! Мальчик не переживёт этого. Ели Бхакт умрёт… Я должен быть с ним, должен быть с Ракешем! Поддержать его, утешить.
— Тьма! Тьма, выпусти меня немедленно! Или…
— Или что?
Тонкие сильные руки обвивают крест-накрест вздымающуюся грудь, она прижимается ко мне сзади и уже совсем не кажется такой уж маленькой.
— Ты прав. Башня стабилизирует моё сознание и впервые за миллионы и миллионы лет мне исполнилось восемнадцать. Отпразднуй эту ночь рождения со мной, подари своё тепло и тело. Я в долгу не останусь. Кабир был прав насчёт самооплодотворения. Ты можешь родить свою точную копию и перенести в неё сознание, я научу тебя как. Лучше всего это делать, когда ребёнку исполнится шесть, чтобы не потерять собственного осознания и легко поглотить душу дитя. Ты сможешь жить вечно. Здесь. Со мной.
Рука Тьмы скользит вниз, оглаживает член, сжимает в горсти мошонку.
— Вечно жить и трахаться с тобой, пожирая души собственных детей?
— Да, — шепчет она на ухо, ласкаясь, и моя плоть сама собой отзывается, идёт ей на встречу. — Я же ем вас всех. — Облизывает, целуя шею. — Я уже была в твоём теле, теперь хочу, чтобы ты побывал им в моём. Жаль, что это возможно пока только в Башне, а не под открытым, усыпанным звёздами небом. Но если всё пойдет, как я задумала… А хочешь, мы и других научим переселяться? Ты знаешь, что созданная нами сфера способствует появлению двуполых. Как ярко они сияют! Из них получатся отличные управители Тёмным Сиянием. Мы будем вместе править нашим новым миром.
— Желаешь, чтобы я вошёл в тебя? — спрашиваю я, заваливая её на спину и раздвигая ей ноги, глядя в сочащееся влагой зазывное лоно и понимая, что действительно хочу этого, хотел всегда, от начала всех времён.
Провожу рукой по бархатистой матово-чёрной, как сама летняя ночь, коже. Сердце моё разрывается от боли за сына и стон срывается с губ, когда я вхожу в неё, всем весом наваливаясь на точёное гибкое тело.
— Так? Так?! — неистовствую я, жестоко, со всей силы вдалбливаясь в неё, стремясь причинить, передать ей испытываемую боль.
— Да, — неровно выдыхает она, нервно дрожа и выгибаясь подо мной, оплетая ногами, направляя и владея.
Капли пота бегут по спине, слипаются и звучно разъединяются на выдохе животы. Бьётся лобок об лобок, воспламеняя нервы, всё тело. Океан Тьмы уходящей в небо стеной цунами накатывает на замерший в ужасе берег. Несётся, сметая всё на своём пути, и разбивается о неколебимую скалу сияющей воли и невыносимого наслаждения, когда мои зубы погружаются в её трепетную шею.
По взмокшей спине из возникшей в стене двери веет ночной прохладой. Тяжело поднявшись, я выхожу прочь и бегу к обрыву. На полпути в свете луны замечаю два силуэта. Ускоряя шаг, они спешат мне навстречу и заключают меня в объятия.
— Он умер, — всхлипывая, сообщает Ракеш, а Шакти, утешая, гладит его по голове.
Я целую сына, чувствую на губах солёные слёзы и поражаюсь тому, как же невероятно он сейчас похож на оставившего нас Бхакта.
А из нависающей над нами огромной Тёмной Башни доносится не по-детски яростный, безумный и неумолчный плач народившегося младенца. От него где-то на другом конце земли трескается земля и проваливается в невообразимую бездну, из которой, слепо натыкаясь друг на друга, лезут аморфные тени и, разевая жадные голодные рты, вторят младенческому плачу беззвучным рёвом.