========== Глава первая: Блудный сын ==========
Комментарий к Глава первая: Блудный сын
11.09.21 - 09.01.22
В ярость друг меня привел —
Гнев излил я, гнев прошел.
Солнце тонет в чёрной полосе горизонта; седым серебром вспыхивает первая звезда. Воздух ныне звучит неуловимо иначе и горько по-прежнему — Леголас помнит эту звенящую тишину мраморных залов, помнит шёпот старости, который рано или поздно поселяется в каждом замке, помнит оглушающий перезвон колокола, медь горнов, да тягучие, насмешливые в своей неизменчивости, песни.
Он хмурится, пустым взглядом скользя по колоннам-великанам, путается в переплетении плюща, и наконец отворачивается, позволяя себе тяжёлый вздох. Возвращаться сюда не хотелось. Это место Леголас давно уж не считал своим домом: дворец короля Трандуила едва ли будил в нём тёплые чувства — разве что, быть может, чересчур далёкие, но приятные воспоминания и желание появляться там чаще, чем раз в несколько тысячелетий.
К несчастью, его желания всегда играли на редкость мало роли. Король желал видеть его, желал его возвращения и встречи. Оглядываясь назад, Леголас мог с уверенностью сказать, что ни одна из их встреч ничем хорошим не оборачивалась в итоге; тем паче самая последняя.
Ему казалось, что уж после этого король ещё долго не станет и вспоминать о нем. Но нет… и всё вновь наверняка пойдет наперекосяк, ломаясь и крошась. Им стоило видеть друг друга как можно реже — старая, детская мысль.
Леголас тихо вздыхает, машинально потирая недавно раненное плечо, что тут же отзывается глухой болью. Это отрезвляет, на мгновение придавая разуму прежнюю ясность. Они всего лишь встретятся, чтобы вновь на столетия расстаться; ничего не успеет произойти, всё будет в порядке, разве не так? Разумеется. Он ведь давно уже не ребенок, верящий каждому отцовскому слову и за ним следующий по пятам, преданно в глаза глядя, верно?
Он сумеет всё держать под контролем; опасности нет, ничего не случится.
Леголас делает шаг вперед и навстречу — а после, ещё десяток, едва на бег не срываясь. Не пристало принцу бегать, не подобает, не следует!..
Небо сквозь тёмно-золотую вязь витражей расцветает пурпуром и вязкими чернилами, усмехаясь ему морским жемчугом бесчисленных звёзд. Ночь будет чёрная — грозовая, и по-одинокому тихая: во дворце всегда тихо и одиноко, сколько бы жизней в нём ни росло.
На голову давят путанные мраморные своды, в вечерней полутьме и дрожи свечей похожие на дикий лабиринт корней, ветвей и лиан. Леголас любит лес, не любит дворец, и, разумеется, жизни вдали от своего дома не представляет. Однако дворец не отделим от леса, и лишь вместе они складываются в картинку напротив слова «дом» в его душе и сердце.
Где-то невдалеке печально плачет арфа, захлёбываясь серебряной птичьей трелью и тоской бессмертия.
В молчании он пересекает одну залу за другой, не позволяя себе останавливаться и по сторонам глядеть; спину держит прямо, подбородок задирает упрямо — чуть выше, чем по этикету положено. Тот бой, в чьём ожидании теперь беспокойно мечется рассудок, на привычный телу едва ли похож — мечами теперь станут взгляды, а единственным хрупким щитом — слова.
Отец наверняка испытать его пожелает: скорее уж из праздной скуки, нежели в самом деле ожидая отыскать нечто новое, интереса достойное. К такому нельзя быть готовым, но отсрочить неизбежное, так по-детски оттягивая момент, блуждая по переходам и нарочито шаг замедляя ему едва ли кто может запретить.
Леголас улыбается зло, чем, быть может, вызывает удивление у стражей, стоящих у дверей в главную дворцовую залу — за забралами не разглядеть лиц. Странная мысль, зародившаяся столь не вовремя, впрочем, улыбку тут же стирает: «Что сказано будет на этот раз, вернутся ли они к тому, на чём закончили, иль с чего начинали?».
Насмешливо фыркает неуверенность: он не способен понять в самом себе чересчур многое. Что испытывает он к отцу, что испытывать должен? Что отец ожидает он испытывает? Что хочет, чтобы он испытывал? Чего ожидает он сам? На что надеется втайне, себе признаться не в силах, чего страшится?
О, нет, всё же на последний вопрос ответ у него давно имеется: старинный страх потерять самого себя, отцу в угоду и развлечение, по-прежнему силен.
Леголас задумчиво глядит на кованые двери, не в силах последний шаг вперёд сделать, зная — всё тут же переменится, принимая тот вид, который королю угоден будет. Войдя он вновь отдаст отцу власть над собою в этой игре, одним своим появлением говоря, без всяких слов, что согласен и как прежде готов исполнить любую волю родителя, стоит тому только слово сказать.
А мог ведь и не возвращаться вовсе — письмо послать с отказом, ссылаясь на сотню важных до зубного скрипа вещей, иль ещё что… Отец не унизил бы себя повторной просьбой, пусть, наверняка пришёл бы в бешенство, но что с того? Тогда у него могли бы быть ещё годы, столетия, прежде чем это вновь повторилось бы.
Могли бы быть. Леголас морщит нос, понимая, что никогда бы не сумел отказать — они оба понимают это. Что ж, значит выбор сделан, из чего следует, что и думать, и печься о том, мыслями себя терзая, что могло бы быть, нет смысла. Он поразмыслит об этом немногим позже, когда начнутся, — а они непременно начнутся, — проблемы, всех форм и размеров, какие только вообразить можно. А воображения, возможностей и желания у Его Величества всегда было более чем достаточно.
Вновь обречённо вздохнув, он кивает стражникам, веля открывать двери. И с высоко поднятой головой и расправленными плечами, ступает в залу, обыкновенно упрямым взглядом отвечая на цинично-любопытный, отцовский.
— Мой сын.
Леголас вздрагивает. Становится сухо и липко; он облизывает губы, стараясь не замечать, как с тихим шорохом, повинуясь взмаху короля рукой, слуги и стражники покидают залу, оставляя их наедине.
Он считает от десяти назад и прочь — тогда всё обычно и начинается. Король смотрит неотрывно, ногу на ногу по привычке старинной закинув, подбородок рукой подперев и прищурившись — в фальшивом интересе, горько отдающем скукой. Леголас гадает, как переменится на этот раз, когда всё же покинет дворец. Но позволят ли ему уйти на этот раз?
— Владыка.
Он склоняет голову, падают волосы на лицо, даря лживое и мимолетное чувство ограждённости.
— Ты пришёл. Вернулся ли?
Слова змеятся, шипят и льются приторной сладостью верескового мёда, падают и обволакивают его белесым коконом виноградной крови. Губы короля причудливо кривятся в улыбке; Леголас застывает, силясь взор оторвать и сердце, раненой птицей о рёбра бьющееся, утихомирить. Они смотрят друг на друга, но привычно не глядят в глаза — ещё не время.
Скользят и ломаются тени — неверное пламя свечей дрожит, того и норовя потухнуть.
— Вы ведь приказали мне, — Леголас пытается было улыбнуться, но выходит дурно: голос звучит незнакомо и далеко, изменяясь и кривясь, окрашиваясь в тона, давно забытые и блеклые.
— Я лишь попросил, дитя, — становится тошно: отцовское «дитя» звучит ненавистно знакомо и снисходительно, до скрежета зубов.
Король не звал его подобным манером в детстве, найдя для себя это прозвище лишь тысячелетиями позже того, как это перестало быть уместным. Издевка иль насмешка? Леголас на миг прикрывая глаза, заставляя себя потерять в памяти диковинную тень извращённой, яда полной нежности, скользнувшей тенью в голосе отца.
— Выбор был за тобою, и я рад, что ты принял решение исполнить мою маленькую прихоть, — теперь же в королевском голосе серебристо звенит и переливается смех, а во взоре перламутровым жемчугом клубится туман воспоминания, золотом веков поседевшего.
Так и несказанное вслух «верное решение» гулко повисает в воздухе. Леголас сжимает губы, пытаясь всё внимание обратить на ноющую боль в плече, обо всём прочем забывая — так будет лучше.