Мысли бегут шепчуще и спутанно; он думает обо всём и ни о чем, соскальзывая со ступеней и путаясь в вязких болотах. Леголас чувствует: он падает, но на колени ли? Он летит; летит назад и вниз в бесконечно длинную кроличью нору, обдирая кожу и ломая кости. Но наверху, — ему не отвести взгляда, — из рваного кольца света, в ореоле солнца и неба, смотрит на него отец, мгновения, часы иль столетия назад его в эту пропасть столкнувший.
Леголас набирает воздух и ныряет, в рассеянности размышляя о том, что, разумеется, не будет молить, голос в крике срывая, о спасении и помощи, как имел глупость сделать в прошлый раз. Чего отец пытается теперь добиться, к чему подводит, что имеет в виду, ведя цветистые речи о вечной жизни и единстве?
Так невозможно не оступиться; не избежать высоты, к которой ведет, — тащит, — его отец, пленённый скукой и очередной безумной, яркой идеей, способной расцветить это столетие. Им ещё можно остановиться, есть ещё шаг до черты, — Леголас знает. Заканчивается воздух, обжигает лёгкие огнём, да плечо отзывается болью; он выныривает, дыша тяжело и громко.
Свеча погасла; стучит в ушах сердце. Леголас, хмурясь, силится вспомнить луны нынешний облик и оступается, больно ранясь о воспоминании — нынче чудится две тысячи, девять сотен и несколько шебутных десятков лет, как почила в болезненной лихорадке беспокойного, хлипкого сна, вызванного умиротворяющим настоем, матушка. И ровно столько же прошло со дня его появления на свет.
В памяти вспыхивает отца тяжелый, цепкий взгляд, цветущий ядом решительности так же пышно, словно румянец на щеках смертельно больного. Одним вопросом становится меньше; Леголас, сглатывая, устало прячет лицо в руках.
Комментарий к Глава первая: Блудный сын
«Тигр, Тигр, жгучий страх,
Ты горишь в ночных лесах.
Чей бессмертный взор, любя,
Создал страшного тебя?»
========== Глава вторая: Красноречие под открытым небом ==========
Враг обиду мне нанёс —
Я молчал, но гнев мой рос.
Леголас распахивает глаза и дышит быстро, тяжело, мучительно-долгое мгновение не в силах понять, где вдруг очутился. Рваные пыльные тени вьются и душат, сжимая горло и опутывая грудь; рёбрами хрустят и смеются глухо. А после всё вдруг заканчивается: встаёт солнце, робко пробиваясь через портьеры и касаясь его лба рукой беспокойной матери, у чьего любимого дитя жар начался да лихорадка бьёт.
Он вспоминает, всё вспоминает, и тут уже успокаивается сердце, не стучит больше в ушах кровь. Леголас вздыхает, в усталости вновь закрывая глаза; неспокойный, дурной сон, длившийся от силы пару часов, неохотно выпускает его из своих липких, холодных объятий и отступают тени кошмаров.
Снилось ему будто бы что-то ужасно спутанное и сухое, но что — не вспомнить. Вокруг привычной тишиной стоят колонны равнодушного и немого дворца, глядящего на него из тёмных углов, куда юное солнце ещё не добралось; серебряными и золотыми глазами с гобеленов, ухмыляются терновой вязью лепнины, да рот кривят рубиновыми перьями мёртвых, пусто смотрящих птиц с шинуазри на стенах.
Он во дворце; в месте, которое может назвать своим почти домом. Он ведь родился здесь, здесь прошло его детство, его жизнь, жизнь всей их семьи с этим местом неотрывно связана, а значит это — дом. Разве не так?
Леголас щурится и вздыхает. Слишком много путанных мыслей для раннего утра. Быть может, когда-нибудь позже.
«Не стоит винить во всём меня», — со свистом рассекает воздух. Он застывает, невольно широко распахивая глаза. Уходит долгое мгновение на то, чтобы понять: в покоях он один, а слова — старые и истрёпанные, уже были произнесены столетия назад.
По губам скользит неловкая усмешка, и он прячет лицо в ладонях, вздыхая. Чудно-чудовищное место, коим всегда являлся замок, имел очаровательное свойство сводить его с ума — с непривычки после долгого отсутствия. Слишком уж многое приключилось здесь когда-то.
Потерев глаза, Леголас заставляет себя всё же подняться с постели. В рассеянии он бредёт к платяному шкафу, останавливается на миг, задумчиво пальцами скользя по холодной железной ручке.
Мысли ворошатся сонно и неторопливо; Леголас силится вспомнить, чем должен и может заняться сегодня. Обязанностей у него, в самом деле, не слишком уж и много: праздников — по крайней мере, до той поры, пока король не пожелает обратного, — на которых ему стоит присутствовать, будто бы и в ближайшие несколько дней не намечается; в собраниях совета он обыкновенно участия не принимает, если уж обратного не потребует какое чудное происшествие иль дурные настроения короля, и…
Леголас хмурится странному пониманию что, будто бы, совсем запутался. Чем ему положено заниматься? Ходить тенью за Его Королевским Величеством, не смея и шагу лишнего в сторону сделать, каждую прихоть исполняя? Они, помнится, пытались так однажды да плохо всё закончилось.
Королю от него не нужно ни слепое послушание, ни безоговорочная преданность и покорность: это ведь столь заурядно. Леголас был — или быть пытался — хорошим сыном и принцем в достаточной мере совершенным, чтобы обезопасить себя, пытаясь отцу наскучить. Интерес короля мог быть опасен.
Леголас крутит в руках тонкий золотой венец. Изящное плетение терновых ветвей и дивной огранки сапфир — зрелище, в обыденности своей раздражающее.
Он закрывает глаза; там, в темноте, под веками, терновник прорастает в груди, выламывает рёбра и в кровавых объятиях сжимает сердце. Цветёт буйным цветом; сладкий аромат мелких, обагренных ржавчиной цветов кружит голову. Леголас моргает. Никаких цветов нет и в помине, а податливый золотой лист гнётся в чересчур сильной хватке. Это, пожалуй, слишком уж старый символ, чтобы не понять.
Считает ли отец его жертвой чужой иль жертвой во имя себя? Пытается жертвой сделать или жертвоприношение давно уже свершенно?
— Глупости, — устало шепчет Леголас, не веря самому себе.
Отец не причинит ему вреда. Никогда не причинит, — единственное, в чём он мог быть уверен. Не своими руками.
— Он обещал. Обещал ведь, обещал?.. — собственный голос звучит хрипло и сухо, и его будто бросает в жар: — О, теперь я говорю сам с собой. Чудно.
Прежде, чем Леголас успевает сказать что-либо ещё, в дверь стучат, заставляя его вздрогнуть. Он щурится, бросая быстрый взгляд в окно, на солнце, и гадает, кому же могло в голову прийти заявиться так рано.
Молча он подходит к двери и несколько мгновений просто лишь стоит, потерянно глядя на ручку, перед тем как наконец нажать на неё, поворачивая.
За порогом стоит гвардеец: совсем юный на вид мальчишка, чуть более взъерошенный и раскрасневшийся, чем было бы прилично.
Леголас в удивлении вскидывает брови, слабо улыбаясь одними уголками губ.
— Чем обязан?
— Мой принц, — его нежданный визитёр торопливо и несколько неловко кланяется. — Король хотел… Король просил передать вам, что… — он запинается, путаясь в словах.
Леголас морщится.
— Чего же Его Величеству угодно?
— Охота, — выпаливает юноша, заливаясь алой краской смущения. — Он желает, чтобы вы присоединились к нему на охоте.
«Охота», — повторяет Леголас, ни слова не произнося вслух. Охота. Охота?
Его король охотится. На кого охотится его отец?
На лисиц, бывало. Или на оленей.
***
Лениво ползут по небу серые лоскуты облаков, а в воздухе отчётливо пахнет землёй и дождём — надвигается гроза. «Есть лишь один путь вниз», — надрывно смеётся старый лес старыми словами.
Леголас помнит слишком многое, но ещё большее не желает вспоминать. Привычно сжимает он в руке древко лука, зная, что тетиву не натянет — охотится он никогда не любил. Кровь животных ярка и чиста — красная, багряно-красная, совсем не похожая на чёрную и липкую, орочью.