Но, конечно, больше всего он беспокоился о Танюшке. Николай понимал, что она растет, меняется, дочка узнает что‑то новое, учится, но иногда ее высказывания поражали.
Как‑то раз Вожаков вместе с лесником отправился на охоту. Им удалось подстрелить кабана. Вдвоем они насилу приволокли тушу зверя в город, чтобы порадовать дымовцев свежим мясом. Но радовались только взрослые. Дети объявили дружный бойкот мясу, и никто не съел ни кусочка. А Танюшка и вовсе разошлась:
— Ты зачем это сделал? — совсем по–взрослому спросила Танюшка. — Зачем его убил?
Николай растерялся. Дочка стояла перед ним и смотрела совсем не по–детски, напряженно и пронзительно.
— Нам всем кушать нужно. Мясо полезное, оно силы дает…
— Ничего оно не дает! — заявила девочка. — Если надо силы, я у дерева попрошу! Зачем ты его застрелил?
Он ответить не смог, изумленный странной фразой. Что значит: у дерева попрошу?
— Папочка, я буду каждый день манную кашу есть, ты только больше не стреляй! — попросила дочка. Танюшка не любила манку, часто появлявшуюся у них на столе, и Николай удивился такому странному компромиссу. Конечно, стать вегетарианцами в их положении гораздо выгодней и удобней, но все же такая просьба удивила его. А однажды Надя рассказала, как читала дочке книжку про Красную Шапочку, и после окончания сказки Танюшка сказала:
— Красная Шапочка плохая и жадная! И охотники плохие!
— Почему? — удивилась мама.
— Она бы дала волку пирожков, он бы и бабушку есть не стал. А охотники злые, они убивают!
— Но волк не хотел пирожков, он хотел съесть людей. Это был злой волк, и охотники правильно его убили!
— Нет, не правильно! Волк на них не нападал! Если бы я там была, он бы не ел людей, он бы меня послушал! — с серьезным видом заявила Танюшка.
Николай с женой посмеялись и забыли об этом. Но случай заставил отнестись к словам девочки совсем по–иному. Это произошло, когда ни Вожакова, ни лесника в городе не было, и Николаю рассказал об этом Влад:
— Я, значит, слышу: крик такой поднялся с площади! Ну, там, где бабы с детьми гуляют. Я ружье схватил — и туда! Бегу, значит, и вижу: не то что‑то на площадке. Не пойму, что. Потом вижу: волк рядом с ними! Его и раньше здесь видели, но он окраинами ходил, а теперь прямо сюда! Тетки орут, как оглашенные, а волк все ближе подходит. Издалека я стрелять не мог: вдруг в кого попаду — у меня ж картечь в стволе! Я ближе бегу, и тут понял: бабы орут, а дети молчат! Можешь себе представить, Коля? Бабы орут — а дети молчат! И спокойно на волка глядят. Мне аж не по себе стало. Ну, я подбежал быстро, смотрю: волчара нехилый, здоровый такой, идет себе спокойно. Прямо к площадке. Блин! Я, значит, ружье поднимаю, до него метров десять было — не промахнулся бы — а твоя Танька как схватит меня и ну кричать: не стреляй, да, не стреляй!
— И что? — спросил Вожаков. — Не попал?
— Да если б только она одна! Все гурьбой на меня полезли! — развел руками Влад. — Я и не стрельнул.
— Ты, что, с детьми не мог справиться? — зло сказал Николай. — А если б он схватил кого‑нибудь? Как бы ты потом стрелял?
— Да не трогал он никого! Подошел и встал. И смотрит. Чудеса, блин! А твоя Танька к нему подойти хотела. Ну, я ее не пустил, говорю: куда ты, ошалела, что ли?
— Ну, хоть здесь сообразил! Дальше что? — Николай одернул себя, снизив звук на полтона. Не стоит орать, когда все закончилось мирно. Никто не пострадал, так чего гоношиться, подумал он.
— А потом они мне и говорят: это мы его позвали, дай ему покушать. Как, а?! — Влад изумленно размахивал сигаретой, стряхивая пепел в пустую консервную банку на подоконнике.
— Кто сказал?
— Да Танька твоя, и еще один пацан. Я там чуть в сугроб не сел! Потом говорю: раз позвали, так теперь скажите, чтобы в лес уходил, нечего ему тут делать, а то щас пристрелю! А твоя рукой махнула — и он обратно в лес! Прикинь? Блин, чудеса! — Влад покачал головой.