Тропинка была узкая, но хорошо протоптанная, по обе стороны от нее торчали облезлые тонкие деревья, практически без ветвей и листвы и обсохшие помирающие кустики, тут и там попадались пустые упаковки от еды, разного рода сладостей и соленых закусок, бутылки от алкоголя, завязанные на узелок презервативы с мутной спермой их бывших обладателей, шприцы и дырявые пластиковые бутылки.
Маяк уже был совсем близко. Он еще прибавил шагу, завидев вдали небольшую группу людей, их было трое: две девушки и один мужчина. Они тоже заметили его и повернулись все втроем в ожидании гостя. Он ясно понимал, что это именно те, кто ему нужен и что он на верном пути.
Он приблизился. Стоявший перед ним мужчина был достаточно взрослым, лет 45–50 на вид, азиатской внешности: раскосые глаза, широкие скулы, смуглая кожа, короткие черные волосы, весьма внушительного телосложения, с выпирающим животом и широкими плечами, одет он был в мятую черную рубашку, неаккуратно заправленную в брюки с неровными, давно не проглаженными стрелками, туфли были покрыты слоем пыли. Мужчина с недоверием и скепсисом поглядывал на своего гостя, не зная чего ожидать, на постоянного клиента гость похож не был. Девушки были близняшками, видимо его дочки, стояли они поодаль, и были весьма неопределенного возраста на вид. Обе азиатки, но с бледной, густо напудренной кожей, ярко подведенными глазами и ярко–алыми губами, покрытыми жирным слоем помады. В ярких безвкусных вещицах, коротеньких юбочках в складку, коротких цветастых футболках они создавали впечатление малолетних школьниц–нимфеток. Они тупо пялились на своего гостя, хлопая длинными густо намалеванными ресницами.
Он дрожащими руками вытащил несколько мятых купюр из кармана пальто и протянул их мужчине, тот брезгливо взял их, послюнявил палец и отсчитал. Еще раз недоверчиво посмотрел на гостя и хрипловатым басом проговорил:
— Полчаса у тебя, выбирай любую.
Он кивнул капюшоном и ткнул пальцем в ту, что стояла слева, она явно была более тощей и хрупкой на вид, да и взгляд у нее был остервенелым, острым, из нее выйдет неплохая кукла. Девочка изобразила утомление и недовольство, клиент ей явно не нравился. Она посмотрела на отца, изображая жертву, на что отец выпалил:
— Не кривляйся! – отец сжал кулак, одетый в массивную поблескивающую золотом печатку. Дочь изобразила кротость, развернулась и двинулась к входу в маяк. Гость пошел вслед за ней. Отворив дверь, она жестом пропустила его вперед, всем своим видом изображая недовольство и отвращение, но с опаской поглядывая на отца, отец лишь кивнул.
Гость перешагнул через порог: внутри было сыро и грязно, штукатурка отсырела и обвалилась на прогнивший пол, по стенам и потолку тянулись дорожки сырости, все было пропитано запахом гниющего дерева, старых тряпок и сырой земли. Всюду в полу зияли дыры, наполненные накапавшей с потолка водой, стены местами просвечивали насквозь. Прямо за порогом начиналась шаткая деревянная винтовая лестница, половина ступеней которой были либо переломлены пополам, либо грозили вот–вот проломиться. Он шагнул на первую ступень, она мучительно застонала под его ничтожным весом. Он оглянулся: девочка изображала нетерпение и раздражительность его медлительностью, жестами пытаясь поторопить клиента. Он сжал скулы и начал неуверенно подниматься по лестнице, девочка последовала за ним.
Наверху их ждала дверь. За дверью располагалась небольшая комнатка, видимо ранее служившая обителью смотрителя маяка. Жилище также было в упадке: полки с книгами обвалились на пол, а сами книги были разбросаны по полу комнатушки, размякшие и рванные, в покрытых пузырями обложках: Прудон, Ганди, Маркс, Грамши, Бакунин. В углу комнаты стоял небольшой бильярдный стол, заставленный пустыми бутылками из–под разных сортов алкоголя и заваленный пустыми полиэтиленовыми пакетиками и прочим хламом. Бильярдные шары раскатились по полу, перемешавшись с мусором и книгами. В другом углу стояла кушетка, продавленная, с проржавевшими ножками, матрас весь в желтых пятнах. Над кроватью висел потерявший цвет плакат с Че Геварой и подписью на испанском «mas vale morir de pie que vivir de rodillias!».
Девочка сняла туфли, сбросив их у постели, сняла через голову футболку, обнажив практически отсутствующую грудь, с огромными сосками. У нее было тело ребенка, очень худого ребенка с выпирающими ключицами, тонкими бледными ручками, хрупкими ребрами, шеей толщиной с запястье, немного кривоватыми тощими ножками. Она скинула юбку. Он все еще стоял в пальто и улыбался. Откинув капюшон, он приблизился к ней, робко взял ее за запястья, целуя в шею, дрожь в руках пропала. Девочка покорно принимала ласки. Он уложил ее на постель и кончиком языка коснулся кончиков сосков, провел пальцами по волосам, все также улыбаясь. Девушка изображала удивление таким учтивым поведением клиента. Он спустил руки с волос, пальцем коснулся мочек ушей, погладил бледную кожу ее плеч. Затем обе его руки оказались на ее детской шейке. Он улыбнулся и взглянул ей в глаза. Она изобразила взаимность. Он легко обхватил и сдавил ее тонкую шейку. Девушка попыталась вскочить с кровати, но он прижал свое колено к ее груди, не давая встать, он сдавливал шею все сильнее, девочка хрипела, пытаясь кричать и звать на помощь, хаотично махала руками, пытаясь зацепить, поцарапать, скинуть его с себя, но все это было безрезультатно. Он сдавил ее плоть еще сильнее, налег всем телом на ее грудь, жилы на его шее вздулись узлами, он покраснел, а по лбу пробежала дорожка пота, желваки на его щеках ходили ходуном, он был в предвкушении. Он чувствовал, что все делает верно. Девочка слабела, уже не могла поднять рук и лишь изредка пыталась вяло сопротивляться. Наконец ее тело совсем обмякло, в глазах кроме страха появился особый блеск. Он знал этот блеск, он и теперь знал, что надо делать дальше.
Потянувшись к заднему карману, он вынул футляр с бритвой. Он ударил им об край постели, звон металла разлетелся по помещению, вонзившись в уши, заставив его поморщиться.
Бритва была в его руках. Широко улыбаясь, он нарисовал столь же широкую улыбку на губах своей избранницы, ручейки крови скатывались по ее щекам, смешиваясь с общим узором сырых пятен от воды, напитков и спермы на простынях. Она улыбалась ему. Улыбалась широко. Он знал, что теперь все идет как надо, все в его руках, время не идет больше вспять, он знает кто он такой, где он, что он делает и зачем, он больше не был потерян. Он улыбался ей в ответ. Теперь только ее глаза портили картину: испуганные, злые, растерянные глаза. Это стоило исправить.
Он срезал веки, глубоко впившись бритвой в глазницы. Сначала один глаз, затем и второй оказались в футляре. Он улыбался. В кармане пальто он нашел оставленные предыдущей ночью нитки с иголкой. Грубыми стежками он зафиксировал улыбку на ее лице навсегда. Теперь она была идеальна. Он радовался. Он улыбался. Он плакал. Часы показывали 9.12.
И тут лестница снаружи застонала.
— Эй! У вас там все в порядке? – за дверью кричал отец.
Тело гостя пробила судорога. Он резко бросился к двери и задвинул щеколду. Руки трясло все сильнее. Теперь в нем родилась тревога. А отец уже стоял за дверью и колотил в нее, выкрикивая имя дочери и проклятья в адрес гостя, но тот не понимал ни слова, мысли потоком хлестали как кровь из артерии, каждый стук врезался в стенки головы изнутри, пульсируя, тревога нарастала, он больше не улыбался. А отец уже перестал стучать в дверь, он настойчиво таранил ее плечом либо пытался вынести ногами. Дверь едва держалась на петлях, да и щеколда долго бы не вытянула под таким резвым натиском обезумевшего отца.
Гость бросился к своей девочке, обнял ее тело и прижался к груди. Она безмятежно улыбалась. Ее глаза лежали на полу, в окружении бильярдных шаров. Он боялся. Дверь потихоньку поддавалась, еще пара минут и отец будет внутри. Он не поймет. Он не почувствует. Он не знает.