Довольно невероятный случай произошел со мной далее: рядом остановилась красная шестерка, я сел внутрь, небритый мужик сидел за рулем, он был не менее пьян, чем я, в его руках была бутылка коньяка, он постоянно причитал, что–то вроде «сынок, садись, сынок, что с тобой случилось, ты ведь весь грязный, весь в крови, сынок, тебе куда, говори, я тебя отвезу куда угодно, сынок, у меня ведь сын родной одного с тобой возраста, ты что с собой делаешь сынок, зачем так пьешь, ты ведь молодой, сынок, кто тебя так уделал? Выпей вот со мной, сынок, меня жена за двери вышвырнула, говорит пшел прочь, тварь пьяная, бабы они ведь такие сынок, у меня все в этой жизни наперекосяк, да и у тебя гляжу не сахар житуха, сынок, на, глотни». Я вливал через силу в себя горький коньяк, не запивая, слушая его истории, одну охуительнее другой, отвечая что–то вроде «блядь, ты можешь заткнуться, просто вези меня к фабрике».
Я попросил его отвезти меня к фабрике, заброшенной и засквотированной местными музыкантами, хотел вписаться к маргиналам, поскольку в таком виде меня могли понять и принять только спившиеся и сторчавшиеся музыканты, обитающие в заброшке, без горячей воды и отопления. Однако мужик не унимался, травил какие–то байки, через слово повторял «сынок», задавал сотни глупых вопросов, гнал примерно под 120 какими–то окольными путями, при этом убиваясь коньяком все сильнее и сильнее.
В определенный момент я провел аналогию с персонажами эпичнейшего и всеми любимого киношедевра Светланы Басковой «Зеленый Слоник», только тут я был заперт не на гауптвахте с Пахомом, а в шестерке с каким–то неадекватным мужиком.
Потом мне пришла в голову мысль о том, что возможно этот мужик не такой уж и мудак, а ссаный извращенец и маньяк, пытающийся меня опоить. Вез он меня какими–то загородными лесами, пустыми трассами. Я даже не понимал где мы едем, казалось, что сейчас он высадит меня где–нибудь в лесу или парке, огреет разводным ключом по затылку, бросит на капот своей шестерки, спустит штаны и на сухую оттарабанит меня в очко пару–тройку раз, устроив моему анусу знатный creampie, может быть выпотрошит мой труп, поиграется с внутренностями или еще какую содомию устроит, хуй их знает этих извращенцев, а потом скинет в какой–нибудь овраг или закопает, скормит собакам, или, как вариант, увезет домой и в блендере перекрутит внутренности и сольет в унитаз, от трупа ведь не так уж и сложно избавиться. Но я не сильно был встревожен таким развитием событий, как, и возможностью влететь на скорости по встречной в грузовичок — я не был пристегнут, вылетел бы через лобовуху и оставил бы шлейф мозгов на асфальте. Меня это не тревожило, я был уже слишком пьян и безволен, бессилен и пассивен, со мной можно было делать все что угодно, я вряд ли стал бы и смог бы сопротивляться.
Меня трясло и укачивало, мужик гнал очень быстро, а дороги были на редкость хуевыми. В итоге он меня не убил и не трахнул, высадил прямо у фабрики, пожелав добра и истинного пути, предложив мне даже денег, от которых я отказался, послав его на хуй. Пытаясь выйти из его машины, я не выдержал и заблевал ему весь салон, на что мужик ответил «ну что же ты так, сынок, ну как же так, мне же теперь убирать это все, зачем ты так вот, вышел бы на улицу для начала, сынок, ну что же теперь поделаешь, иди уже, сынок, удачи тебе, береги себя, сынок». Я еще раз послал его на хуй и вылез из машины, вытирая рукавом пальто рвоту с губ.
Я достал сотовый телефон, пытался несколько раз его включить, позвонить друзьям музыкантам, однако телефон выключался каждый раз, как появлялась заставка с его маркой, мигал красный огонек на панели и телефон погасал. Тогда я решил с боем прорваться на фабрику, все входы в которую, кроме главного, были закрыты на навесные замки.
Я вошел внутрь, где меня ждала вахтерша. Фабрика была не то чтобы заброшенной, а по факту просто перестала быть фабрикой, но, тем не менее, в ней сдавались помещения всем, кто мог платить: тут жили музыканты, производили мебель, складировали мешки с одеждой для рыночных палаток, было несколько мелких магазинов по продаже сантехники, дачных печей и еще какого–то дерьма, репетиционные базы, социальный магазин, склад угля, все что угодно, в общем. Вахтерша была совсем не рада моему появлению, я шатаясь подошел к окошку и сбивчиво и невнятно, обдавая все вокруг перегаром проговорил «я…мне…музыканты…база…можно…второй этаж…я к ним…музыканты», в ответ я услышал «какие музыканты, иди проспись, нет тут никого, все давно домой ушли, спят, нет тут никого, иди давай отсюда». Я развернулся и ушел, сдавшись без боя.
Выйдя на улицу, я направился в сторону кирпичных пятиэтажек. Добравшись до них, я пытался войти в любой подъезд, звоня посреди ночи в квартиры, я мямля что–то в домофон. В пару подъездов мне все–таки удалось попасть, где, добравшись до пятого этажа, я пытался попасть на чердак, на котором я мог бы беспрепятственно отоспаться, не мешая жителям квартир, однако все чердаки во всех подъездах были заперты на замки, а рядом красовались надписи типа «ключ от чердака в квартире номер N». В итоге я забрел в какой–то подъезд со сломанной дверью, добрался до пятого этажа, собрав всю известку со стен на пальто, и улегся спать на огромном ящике с песком внутри на случай пожара.
Перед глазами все вращалось, мелькали картинки, кулаки, головы, танцующие тела, рвота, пьяный мужик из машины, ступени, лицо вахтерши, лицо Казимира, асфальт, грязь, кровь, расцарапанные ладони, коньяк, лица девушек, тела девушек. Я уснул.
3.2. Сын Одина и баклофен.
В квартире напротив моего иссушенного алкоголем тела кто–то активно собирался на работу или учебу, топал пятками, скрипел половицами, гремел посудой и принимал душ. Я еле разлепил глаза.
Мое тельце свернулось в плотный калачик на ящике, спина жутко ныла от таких спартанских условий, орнамент поверхности ящика отпечатался на моей щеке, во рту прописался стойкий привкус дерьма, приправленного рвотой и внутренним пост–алкогольным гниением, руки дрожали, в голове нойз–ансамбль устроил бенефис, а в промежутке между глоткой и кишечником все ходило ходуном и грозило вырваться наружу. Полная голова говна, полный желудок сока, полные вены алкоголя, при этом чувствовал я себя жутко опустошенным. И грязным. Я даже не знаю насколько грязно я себя чувствовал, это, наверное, где–то на уровне актрис копро порно по типу «scat», ощущение тотальной аморальности и ублюдства, будто мне накануне напихали полон рот хуев до самой глотки, обмазали спермой и дерьмом, посмеялись от души и бросили на пятом этаже каких–то блядских гадюшников. Удивительно, но телефон лежал по–прежнему в кармане, за ночь никто не копался в моей одежде.
Я привстал, вставил себе пару хлестких пощечин, чтобы прийти в себя. Это не помогло. Я встал, все плыло и ехало, ноги косило, я был еще очень пьян, самое мерзкое, убогое состояние. Когда ты еще пьян в говно, но при этом похмельный синдром уже в разгаре, и тебя хуярит с двух фронтов, а–ля двойное проникновение.
Пора было сваливать из подъезда, дабы не нарваться на праведный гнев жителей квартир. Я медленно спускался по этажам, сдерживая рвотные позывы, пять этажей казались бесконечными.
На улице меня встретил мерзкий моросящий дождик, из тех, которые не сильно ощутимы, но при этом неимоверно раздражают своими мелким точкованием. Меня трясло от сырости и холода. Я двигался вдоль дороги, куда–то в центр города, ближайшим чекпоинтом для меня был – автовокзал, там я мог посидеть на скамейках в тепле, обсохнуть, прийти в себя, ходить в туалет и узнать точное время на часах с расписанием рейсов. До вокзала было минут 40 пешего хода. Минут через 10 я насквозь промок, дрожал и стучал зубами. Хотя был и плюс, я несколько раз, незаметно для прохожих и проезжающих, открывал рот и вылавливал влагу ртом, тем самым слегка облегчив свой абстинентный синдром, помимо этого я смог обтереть свое пальто от известки и пыли, собранных в подъезде, ну и умылся по ходу.