Лицо побаливало, особенно затылок гудел. Хотя я, по всей видимости, не опух, по крайней мере, в отражении витрин магазина я не увидел ни синяков, ни шишек.
Все это усугубляло мое положение, с мелочью в кармане, севшим телефоном, обезвоженным и задестроенным организмом, больной головой, побоями и прочей экзистенциальной шелухой я чувствовал себя мразью, не знал, что дальше делать и какие планы выстраивать.
Добравшись до автовокзала, я узнал, что времени было 9 утра, я насчитал мелочи на вокзальный туалет, расплатился с толстой унывающей женщиной на кассе, разгадывающей судоку, протиснулся в кабинку, и практически уснул там, решив просто закрыть глаза на мгновение. Я бы и вырубился там, если бы с той стороны двери периодически не дергали ручку.
Очистив организм от набившихся в него шлаков, умыв лицо холодной водой, заодно жадно напившись хлора из–под крана, я взглянул на себя в зеркало. Все было уже не так плачевно как с утра, по крайней мере, я мог претендовать на спокойное времяпрепровождение на вокзале, без угрозы изгнания охранниками, на бомжа я перестал быть похожим.
Я выбрался из уборной и задремал на креслах в зале ожидания. Проснулся часов в 11. Меня никто не тревожил и не трогал, чувствовал я себя на порядок лучше. Голова соображала несколько менее хаотично (более лучше). Я наметил план действий, встал, неуверенной походкой двинул на улицу. Дождь уже прекратился.
Я стоял возле домофона и вызванивал парня по имени Тор, аптечный ковбой, знавший, что делать в подобных ситуациях, как избавиться от рвотных позывов, оживить организм и заставить голову работать. Он алекнул, понял кто на проводе, я вкратце объяснил ему свое состояние, он рассмеялся и сказал, что выйдет через 10 минут. Вышел через 5, и мы двинули к магазину, поскольку у обоих желудки сворачивались в узлы от голода.
Он был то ли с похмелья, то ли на отходняках, но выглядел не менее убого, чем я. Мы завернули в универсам, купили школьные булки по 11 рублей и пакеты с кефиром по 18. Вынырнули на улицу и присели на поребрик aka бордюр возле универсама. Пили кисломолочный продукт «снежок» из бумажных пакетов. Холодный и густой, белый сладкий кефир сползал по глотке в желудок и растекался по внутренностям, убивая засуху в глотке. Народ сновал вокруг туда–сюда, торопился на работы–учебы–дома, мы пили «снежок», нам было плохо, но все же лучше чем им.
Странный парень, очень странный, прозвище свое – Тор – получивший за то, что всегда носил с собой красный аварийный молоток, вырванный из маршрутки. Во времена бурной нашей молодости мы жили в одном дворе на отшибе города: полусело, деревянные частично благоустроенные двухэтажные бараки, сходки гопоты на летних кухнях. Мы брили друг друга под 3мм, иногда оставляя уебищные челки, слушали пурген и коррозию металла, гоняли в спортивных костюмах и пиздили ребят с соседских домов. Ужратые паленой водкой по 25рублей за 0,5 литра, мы ходили на убогие дискотеки, где догонялись охотой крепкой или волгой янтарной, сосались со стремными телками, у которых изо рта несло бензином, поскольку на нашем селе молодежь поголовно пыжала горючую смесь из пакетов — сливали с машин и разливали по полиэтиленовым 20копеечным пакетам. И мы постоянно ввязывались в драки, пиздили даже взрослых мужиков за 30, за 40 лет, хуярили толпой, пока человек не терял сознание, добивали штакетниками от заборов, плавили кастеты из свинца, выковырянного из аккумуляторов. Но Тор сделал креативнее – оторвал аварийный молоточек в маршрутке и всегда заправлял его в спортивки или джинсы, в драке пиздил всех по коленям или по челюсти, ребята его побаивались, отмороженный и конченный, отца своего не видел никогда, мать – алкоголичка, старший брат – алкаш, отслуживший в одной из горячих точек снайпером, и отмечавший свой дембель уже лет 15 беспрерывно. Тор был предоставлен сам себе, самоутверждался как мог.
Он отхлебнул из пакета.
«Я тут на днях обсаженный сидел, размышлял. Знаешь что? В детстве у меня была целая вселенная. Вымышленная вселенная, где я был президентом, царем и императором, у меня были армии, подчиненные, взвод офицеров и солдат, целый вымышленный народ. Я представлял себя то высокопоставленной шишкой, то знатным общественным деятелем, то бизнесменом, то рок–звездой: скакал по пустой квартире с алюминиевой гардиной от штор, представляя, что у меня в руках охуительный фендер, прыгал по дивану с насадкой от пылесоса, воображая, что это микрофон, а диван — это сцена, а передо мной многотысячная толпа, и все ссутся от восторга, глядя на меня. У меня был свой вымышленный кабинет вымышленных министров, мы решали проблемы внешней политики, улаживали отношения с враждебными вымышленными мирами, укрепляли армию, формировали национальную идею, ценности народа, контролировали СМИ. Это была вымышленная авторитарная страна, а я был ее вождем, но, тем не менее, мой вымышленный народ любил и боготворил меня, конфликтов и революций не было, тотальная гармония. Со временем я повзрослел слегка и понял, что иметь вымышленный мир это слишком по–детски, и я разрушил его, уничтожил, стер к хуям из памяти и всегда дико стремался вспоминать весь этот блядский цирк детского воображения, даже теперь мне об этом говорить стыдно. Я оставил лишь пару–тройку вымышленных друзей, у каждого из них есть свой характер, свои черты, они как персонажи какой–нибудь фэнтэзийной книги, типичные друзья главного героя: верный туповатый друг, хитрый пиздюк, умный застенчивый скромник. Вымышленные друзья охуительны тем, что они тебя всегда поддержат, не кинут и не наебут, всегда посмеются над твоей штукой, побеседуют, у них всегда есть время для тебя, они всегда открыты и доброжелательны, искренность двухсторонняя, твои секреты никогда не сольют левым людям, если ты расскажешь их вымышленным друзьям. Реальные же товарищи кинут тебя, как только жизнь перекусит им сухожилия на пятках, люди, в большинстве своем, слишком ссыкуны, чтобы дружить. Но вот последнее время, я все реже общаюсь с моими персонажами — посмотри на меня, я взрослый жлоб, мне бы пора семью заводить, форд фокус в кредит брать, ипотеку там и всякую карьеру строить, а я как мудак с вымышленными персонажами разговариваю часами, разыгрываю по ролям какие–то психодрамы. Это ведь пиздец. Поэтому я свел общение с друзьями к минимуму, теперь я просто разговариваю сам с собой. Сижу как шизофреник один в пустой комнате и говорю сам с собой, разыгрываю роли, смеюсь над шутками, упражняюсь в остроумии и риторике. Я сам себе вымышленный друг теперь. Все равно это странно. Это ненормально ведь? Одно дело ходить и самому себе под нос что–то бурчать или напевать песенки, а другое — устраивать дома театр одного актера. Мне за эту хуйню стыдно, пиздец. Я стараюсь так себя не вести. Поэтому я лет с 14 бухаю как конченный ублюдок, а теперь еще и жру всякую дурь, шляюсь по аптекам, покупаю сиропы от кашля, бакласан, барбитураты, чтобы хоть куда–то скрыться от реальности. Такая хуйня — я живу на дне сточной канавы, все люди живут на дне сточной канавы, просто кто–то чуть выше вскарабкался по куче подсохшего говна, а кто–то чуть ниже барахтается в жидком поносе. Так вот в детстве, моим спасением от смрада этой помойки — были вымышленные миры, я в них закрывался, и мне было заебись, сидел в каморке своей вселенной, в каком–нибудь штабике, сооруженном под столом, там было тепло и пиздато, все меня любили. А потом я начал социализироваться, как говорят умные дяди, и в ходе социализации я понял, что это все называется умным словом эскапизм и это хуево, хуево иметь воображение, хуево не любить свою канаву, свою канаву надо чтить и уважать, подливать в нее дерьма и обустраивать для будущих поколений. Стыдно убегать из канавы внутрь себя. Это по–детски, это инфантильно. И я нашел новый выход — упарываться дерьмом, быть обсаженным 7 дней в неделю. У торчка хоть есть некий ореол, романтика, ведь если ты просто мудак, разговаривающий сам с собой — ты задрот и неудачник, а если ты торчишь — у тебя наверняка есть охуительная легенда, отбросом быть не настолько стыдно. Социум мне говорит: «люби канаву, люби канаву, пидор», а у меня тут своя атмосфера. Такая вот хуйня, короче».
Я сидел и попивал снежок, поддакивал и кивал, он был слишком похож на меня в своей убогости. Потом он сказал, что нам нужно раздавить чуточку баклофена, станет легче и веселее. Осталось только найти аптеку, где бы нам продали сие чудное лекарство без рецепта. В первой же аптеке он купил нитроспрей, который якобы нужен поехавшей бабуле, и как бы невзначай спросил баклосан, оказалось, что он есть и стоит 370 рублей за упаковку 50 таблеток по 25мг. Вот так все было просто. Подобные трюки я проворачивал, закупаясь сиропами, покупал в придачу дешевые таблетки от кашля или нафтизин, всем своим видом пытаясь показать, что простудился и лечусь и три банки гликодина мне нужны исключительно для смягчения кашля.