Я глядел на детей, игравших на площадке, смотрел на эти разукрашенные во все цвета радуги нагромождения из досок и металла, лесенки, брусья, турники, радужки, грибочки со скамейками — почему они такие отвратительно пестрые? Почему, когда я был ребенком, меня так влекли эти яркие безвкусные цвета, блестящие машинки, радужные аттракционы, разноцветные игрушки — все вычурное, бросающееся в глаза? В какой момент своего детства я вдруг перестал радоваться ярким цветам? Сейчас я бы выкрасил всю эту площадку в какой–нибудь стильный матовый черный, сидел бы там, в полном одиночестве, а дети даже не стали бы смотреть на нее. Когда и из–за чего меняется это восприятие цвета? Я пытался вспомнить момент «перехода на темную сторону», наверное, это что–то подростковое, где–то в возрасте 11–12 лет, когда я впервые стал выряжаться в черные футболки, растить волосы и красить их остатками маминого брилианса или палетт, слушать мэрилина мэнсона и найн инч нэйлс и таскать кожаные напульсники с клепками. Хуй его знает, почему так произошло, вся эта тонкая психология может найти 1001 причину такого перехода — дрянная семья с пьянством и побоями, низкий статус в классе (вечно гнобимый омега–аутсайдер в затасканных джинсах, оставшихся от старшего двоюродного брата или отчима, с сальными волосами и дурными манерами), тотальная нищета, семейный тоталитаризм, телевидение и прпрпр. Конкретного ответа никто не даст, только абстрактные гипотезы, выдаваемые за аксиомы лишь потому, что некий бородатый (или безбородый — не суть) хер когда–то написал монографию и нашел пару–тройку эмпирических и теоритических подтверждений — но ведь для такой науки как психология — это все херня, нас в мире 7 миллиардов, эти выборки в 50–100–1000 человек равноценны моим глупым рассуждениям о природе вещей.
Люди позади меня общались и бродили по квартире, а я пялился на детей, сидящих на площадке, сейчас мне было на них плевать, а ведь обычно я ненавижу детей сильнее, чем рядовых граждан, странно. Зачем? Плодиться там, выращивать личинок, будущего ведь нет. Вполне может быть, что единственная задача человечества — вымереть, быть может, мы только для этого и созданы. Для гедонизма, любви к себе и может быть к другим, отнюдь не для родительско–детской. Все ведь восторгаются теми индивидами (или парами), которые прожили жизнь исключительно ради себя, не оставив потомства — ведь ребенка заводит в первую очередь тот, кто своей жизнью не вполне доволен, поскольку чтобы подарить кому–то жизнь — нужно от своей отречься, уничтожить самолюбие и стремление к саморазвитию, остановить себя и посвятить все ресурсы воспитанию, продолжению рода, отказаться от себя, как единицы, отдав 0,9 ребенку, а себе оставив 0,1 — это мерзко, это не этично по отношению к самому себе, преступление против своей собственной личности, духовное самоубийство. Выращивать человеческий род — это неправильно, это движение в никуда, нужно выращивать исключительно себя, идти по пути осознанного и основательного эгоцентризма, совмещающего саморазвитие и гедонизм. Наверное, я еще мелкий обсос, не достойный о таких вещах рассуждать, но многие из великих — детей после себя не оставили. Путь в никуда, будущего нет. Второй внутриличностный митинг прошел успешно.
«Будущего нет!» – заявил я ребятам. Тор рассмеялся, пытаясь напевать финальный рефрен секс пистоловской «боже храни королеву». «Ноооооу фьююююче» — поорал он и успокоился, спокойным тоном проговорив, что и прошлого тоже нет, как и будущего, по сути: «время — это вообще та еще шлюха, она вроде многим дает, но никому не дается, вот такая вот философская хуета. Прошлого нет, есть только память, один австрийский еврей–антисемит об этом писал, прошлое живет только в нашей голове, остальное — мертво, прошлое оно как ебучий оползень, ну знаешь, в этих ебучих экшнах, когда главный герой бежит в финале, а за ним все рушится и взрывается, горит там или водой топит, не важно, так вот, мы эти самые ебучие герои, мы идем, а за нами время дохнет, рушится, не оставляя после себя ничего, кроме памяти. Выходит так, что прошлого вообще нет и быть не может, там позади только руины времени и смерть, типа того, ну ты меня понял. А настоящий момент ты хуй поймаешь, момент он на то и момент, что мимолетный и неуловимый, настоящее ты никогда не осознаешь, мозгов не хватит синхронизировать осознание времени с настоящим моментом, скорости мысли что–ли, это ведь психофизиологическая хуйня, пока ты будешь думать «о настоящий момент, настоящее время» этот момент уже рухнет в прошлое. Ну и будущего соответственно нет — раз прошлое мертво, настоящее неощутимо, какое тогда на хер будущее, оно уже за нас написано, мы просто бежим от оползня прошлого, пытаясь ухватиться за миллисекунды настоящего, не понимая, что будущего нет. Сценарий написан — мы пешки». Тор опять рассмеялся, попутно кроя матом весь сказанный им монолог.
«Кем?» — я ухмылялся.
«Ну, каким–нибудь ебучим богом или еще какой–нибудь дикой вселенской хуйней, типа Абсолюта там, сверххуйня, вот она и сотворила все, и сценарии написала, а мы только носимся из угла в угол, знаешь как эти колечки в игрушке водяной, такие раньше были в форме медведя, например, там, на кнопки жмешь и пытаешься накинуть колечко на хуевинку напором воды, так вот мы — колечки, нас насаживают напором времени на всякие штыки. Я не угораю там по Христу или Аллаху или там Будде, мне вся эта чепуха чужда, я Пятикнижие едва осилил, не говоря уже про Танах и прочие евангелие от Варнавы. Я типа внеконфесионально верю в сверххуйню, так вот ее называю, думаю, она есть там где–то в пространстве, думаю, она не обидится на меня, она ведь наверняка мыслит другими, вселенскими категориями и не обижается на человеческий мат, это было бы для нее слишком мелко». Тор опять смеялся, он всегда смеялся, когда говорил серьезные вещи, как бы пытаясь обесценить все сказанные слова, свести все в шутку, смыть пафос беседы и околоинтеллектуализм. Мне это более чем нравилось.
Я тоже ухмылялся улыбкой молодого Ганнибала Лектора: «Выходит, раз все написано уже за нас, тогда все дозволено? Если я прихожу к мысли о том, что будущего нет, что ее уже сотворил Абсолют, значит все сценарии с Чарли Мэнсоном, Андреем Чикатило, сыном Сэма, ну или Гитлером, в конце концов — умышленно написаны? Все эти персонажи созданы как раз такими, какими они стали? Выходит, если я сейчас пойду, возьму ржавый кухонный нож, выйду во двор и начну резать глотки малолетним детишкам на площадке, мазаться их кровью и внутренностями, напевая гимны Мартина Лютера, значит, так оно и было назначено? Значит все дозволено? Все разрешено? Самим создателем? Выходит, нет ни греха, ни благодеяния, ни добра, ни зла — есть только сценарий? А что если все маньяки доходили до этой мысли? Решали, что сам создатель им позволяет, сам Он движет их рукой во время убийств? Занятная штука. Быть может, он даже дарует им райский кущи и вечную эйфорию за исполнение такого тягостного, мученического сценария, одна из самых сложных сюжетных ветвей — моральные мучения, этические страдания, всякая прочая ерунда. Они, выходит, чуть ли не герои».
Тор опять смеялся: «Это охуительно! Но знаешь, братишка, это все конечно заебись, но это не мой сценарий, я точно знаю, что резать глотки маленьким детям — не хорошо, как минимум, даже если дозволено, даже если понятий добра и зла не существует, все равно это как–то хуево, что ли».