Слово «Мы». И не только «Мы», а все местоимения типа «нам», «у нас» и «наш». Со словом «наше» все обстоит критически строго и максимально опасно, поскольку, как только в обиходе и лексиконе обреченных возникает все чаще что–то «наше» — это есть верный знак приближения погибели. Эти местоимения намекают на наличие некой общности, совместности, двусторонности, а, соответственно, неполноценности и увечности. Ведь как только у обреченных появляются некие общие «Их» идеи, ценности, мечты, планы, вещи, в общем, разного рода материальные и духовные блага – именно тогда у них возникает общий наручник на двоих, который, как и в случае выше, лишь по началу будет казаться комфортным и надежным, со временем лишь сильнее стягивая и впиваясь в запястье. Если в вашей жизни возникает что–то «Наше», значит что–то «Мое» вместе с этим уходит, кусочек свободы уходит с молотка. Это некий коммунизм для двоих, общежитие, двухстороннее раскулачивание. Подобие кругов Эйлера, накладывающихся один на другой, теряющих тем самым кусок своей собственной площади, в обмен на кусочек общей площади. Чаще всего «Наше» является лишь умело навязанным «Моим» одного из обреченных. Ведь, по сути, большинство отношений строятся на взаимном навязывании: навяжи свои вкусы, навяжи свои ценности, навяжи свои планы, свои мечты, взгляды, потребности, установки, свои идеалы, морали, шаблоны жизни, устремления, заставь смотреть на мир через «Твои» линзы и они станут «Вашими». В итоге, все это нагромождение, эта вавилонская башня навязанностей превращается в крепкий узел привязанности или, как принято говорить, крепкие узы отношений, ну или если быть совсем уж наивным – нерушимую любовь. Идеалом в данной ситуации будут два абсолютно тождественных круга Эйлера, которые будет возможно наложить друг на друга, не оставив не одного зазора в площади. Это, наверное, и будет та самая мифическая любовь, но нет необходимости быть именитым психологом, чтобы понять, что это миф, что это невозможно, это все сказки и глупости, существующие лишь в вакууме. На деле же все чаще всего превращается в пресловутый конфликт, конфликт одного «Моего» с другим «Моим», в котором никто не хочет навязанного «Нашего». Хотя, по началу, каждый из обреченных с радостью принимает чужое «Мое» и дарит свое «Мое», добровольно создавая «Наше», но это лишь до поры до времени, до тех пор, пока общая площадь кругов не вырастет настолько, что начнет задевать какие–то личные, интимные, ранее неприкасаемые свободы. Тут рождается протест, отторжение, ссоры, проверки переписок, подозрения, требования, маленькая диктатура, «Тебе есть, что скрывать от меня?». Местоимение погибели, местоимение зависимости, местоимение несвободы, способное скрепить лишь сферическую любовь в вакууме.
И третий всадник – годовщины, совместные праздники. По сути, их можно вписать в пункт выше, ведь каждая вновь образовавшаяся пара обожает отмечать эти похороны, громко заявляя «МЫ вместе уже месяц/пол года/год», как бы обозначая новый этап в создании общей площади кругов Эйлера. Это опасный момент. Не то чтобы я считаю, что совсем нельзя даже помышлять о подобных датах, ведь одно дело, когда ты неосознанно запоминаешь дату и время от времени вспоминаешь о том, сколько времени вы уже вместе, возможно ты даже подсчитываешь в голове, но не придаешь этому особого значения. Но совершенно другая ситуация, когда обреченные целенаправленно отмечают, справляют, планируют, помечают в календаре, делают заметки в телефонах и на рабочих столах, лишь бы не забыть, вспомнить, отдать дань традиции. Опять же, это лишь по началу может несколько забавлять обреченных, которые как будто бы проходят некие чекпоинты в увлекательном квесте, но, учитывая, что каждый из обреченцев верит в нерушимость их союза, данный квест конца не имеет, а чекпоинты будут длиться пока смерть не разлучит их. Кому это может понравиться? Ведь когда человек отсчитывает время, он тем самым дает понять, что уверен, пусть даже где–то в глубине подсознания, что у этого есть конец. Люди отсчитывают время, чтобы узнать, сколько они продержаться под водой без воздуха, сколько смогут простоять на одной ноге, провисеть на перекладине, обойтись без сигарет. Обычно у всего этого есть предел и никто не рассчитывает прожить под водой всю жизнь или стоять на одной ноге вечно, и человек рано или поздно вынырнет на поверхность, чтобы наполнить легкие сладким кислородом, встанет на обе ноги, спрыгнет с перекладины с утомленными мышцами, схватится за сигареты, измучанный рутиной. Так и тут, рано или поздно господа обреченцы спрыгнут со своей перекладины, утомленные и измучанные тем, что так долго отсчитывали. Отмечая даты своих отношений, особи тем самым будто бы говорят всем их окружающим и близким «Смотрите! Смотрите! Как долго мы продержались! Как долго мы терпим друг друга! Мы уже год вместе и еще не устали! Поглядите на наш мазохизм и отчаянное мученичество!», и каждый в отдельности будто бы вопит «Смотрите, я терплю уже такой долгий срок и горжусь этим! Я готов и дальше выдерживать это!». Мученики любви! Это даты мучений, даты истязаний, даты гордости за вымученное («Стерпится – слюбится»).
И так я прокручивал в голове целые рулоны текста, убеждая себя, что любые отношения – есть тлен и не нужно сейчас ни за кем бежать, лучше стерпеть и уйти на встречу свободе, широко расправив плечи (читай: трусливо поджав хвост). Исход подобных душевных стенаний и мук предсказуем — я не решился даже подойти к воркующим голубкам, а всего–навсего опустил взгляд в пол, укутался поглубже в воротник пальто, судорожно перебирая в голове защитные механизмы, как герой какого–нибудь фильма ужасов, перебирающий связку ключей.
Я все рационализировал, убедив себя в том, что все последние события вели именно к такому исходу и иначе ничего сложиться и не могло.