Я не испытывал эмоций, я просто констатировал факты, как Клерик из фильма Эквилибриум: я вышел из кинотеатра, меня настигла и насильно вынудила на диалог (монолог) моя бывшая избранница, она кричала, залепила мне пощечину, я испытал легкое сотрясение и пощипывание на коже лица, она продолжила словесные излияния, я, повинуясь инстинкту самосохранения, дабы обезопасить себя от очередной пощечины, отошел на два шага назад, я слушал.
Я постарался вникнуть в льющиеся из ее ротовой полости слова: капали какие–то проржавевшие фразы о любви, отношениях, верности, предательстве, измене, что–то угасло, что–то я должен был помнить, что–то я опять упустил, на что–то мне всегда наплевать, я плохой, я должен был 1, я должен был 2, я должен был 3, я должен был n, невозможно доверять, слабак, нет стержня, нытик, не способен даже, характер, бесхребетный, воля, стремление, ты не знаешь, не понимаешь, кто ты, впустую, зачем, потеряла, потратила, не понимаю как, идиот, кусок, пользовался, проку нет, ненавижу, презираю, сухой, тряпка, готова убить, неужели так трудно, почему ты не 1, почему ты не 2, почему ты не 3, почему ты не n, не мужик, никто, ноль, пустой, тянул на дно, без, не, будет лучше, проваливай, давно пора было, не любишь, не уделяешь, пропал, как ты мог, тебе не кажется, может быть стоило, ошибка, катись, мразь, не хочу знать, столько времени, к чему, зачем, лучше бы, не хочу знать, к чертям, сука.
Еще один сочный удар внахлёст. Какое–то кольцо, быть может одно из подаренных мной (хотя, вероятнее всего, все кольца, подаренные мной, уже давно лежат в скупке ювелирных изделий) чиркнуло за ухом и прошлось косой линией к виску. Кожу зажгло, наверняка она разодрана. Я бросил взгляд на руку — таких колец я не дарил. Наверное, если бы мне разодрали лицо подаренным мною же кольцом — было бы обиднее. Я почувствовал тонкую струйку на своей щеке. Это была кровь. Совсем тонкая и безобидная ранка, я не обратил внимания, лишь обтер рукавом пальто. Последовали еще несколько пощечин, уже менее веские, даже я бил себя сильнее в припадках аутоагрессии, хотя, стоит заметить, она никогда не отличалась тяжелой рукой, а потому меня лишь слегка шатало от ее выпадов.
Я даже не защищал лицо, и тем более не отвечал ударом — еще в детстве я зарекся не бить девочек («они мягкие» — как сказал Скотт Пилигримм), слишком часто я видел, как отчим в состоянии алкогольного опьянения вызывает маму на спарринг, помню, как он разбил ей затылок об угол кровати и мы тогда ушли жить на улицу. Помню, как он приходил замаливать грехи, дарил цветы и умолял вернуться, был плюшевым и милым, а затем все повторялось сначала, помню, как хлестал меня шлангом от душа, а маме пробивал сочные лоу–кики, помню, как применял на ней удушающие приемы, схватив за волосы, разбивал ей лицо об стол и заламывал руки, а потом мы уходили из дома и жили в неотапливаемом пивном ларьке и спали на пластиковых коробках из–под пива. Тогда я ненавидел отчима (как, впрочем, и сейчас) и обещал себе, что когда вырасту, никогда не подниму руку на девушку, хотя, стоит признаться, в этот момент руки чесались безумно.
Она закипала все сильнее, видимо от моего бездействия и пассивности. Один из ударов попал мне в переносицу и я, не задумываясь, устав от жгучей боли на лице и постоянных встрясок, просто толкнул ее ладонью в плечо. Быть может несколько сильнее, чем следовало — она оступилась и упала наземь, не удержав равновесия на каблуках, нелепо взвизгнув и выругавшись матом. Прохожие и прочие зеваки, мгновение назад с упоением наблюдавшие за разыгравшейся перед их глазами сценой, негодующе закачали головами и недовольно зажужжали словно рой мух, облепивших свежий кусок дерьма – на самом деле они именно этого и ждали, зрелищ, конфликтов, открытой ненависти прямо на улице, все люди – эмоциональные вампиры, им нужна ненависть.
Периферийным зрением я уловил приближающийся силуэт. Я поднял голову — мои догадки оказались верны, на помощь поспевал новоиспеченный кавалер. Я не испытывал к нему агрессии, тотальная апатия все еще царила у меня в душонке, но тем не менее я понимал, что если продолжу также бездействовать, то, скорее всего, испытаю на своем лице что–то увесистее пощечины. Я поднял с асфальта пустую бутылку из–под темного жатецкого гуся и, что было сил, запустил в приближающегося ко мне оппонента – он сгруппировался, так, что бутылка днищем угодила ему в плечо, он забавно крякнул и на мгновение растерялся. Этого мгновения мне хватило, что преодолеть пространство в два метра между нами и залепить ему смачного леща тыльной стороной ладони. Он попятился. Я не теряя ни секунды, понимая, что, промедлив, я рискую оказаться на асфальте, униженный и оскорбленный, схватил с земли уже упоминавшуюся бутылку жатецкого гуся и с размаху зарядил им в затылок противника. В жизни не бил людей бутылкой по голове, только лишь видел подобное в крутых боевиках, но мне процесс понравился: бутылка разлетелась вдребезги, оставив в моем кулаке лишь горлышко, а смельчак, ухнув, присел на одно колено. Я отошел на пару шагов назад и с легкого разбега впечатал подошву своего лаптя в его щеку и висок, тот пошатнулся и упал на бок.
Я плохо дерусь, можно даже сказать отвратно и неумело, но в этот раз я был более чем доволен собой. Хотя, победа была по большей части обеспечена тем, что мой противник, по всей видимости, был совсем не искушен в драках. Я сбросил горлышко от бутылки в мусорный бак , огляделся: зеваки наблюдали, пара человек снимали на телефон, у типа с затылка по щеке текла тонкая струйка крови, не вызывавшая опасений. Один из отскочивших осколков оставил ссадину и у меня на щеке. Я рванул за угол, в ту самую подворотню, в которой хотел с самого начала скрыться, избежав всех этих приключений. Мой горбатый субтильный силуэт провожали взглядом, никто не пытался меня остановить, что очень странно, учитывая ситуацию: грязный наркоман напал на невинную девушку, и избил ее молодого человека, когда тот попытался вступиться. Наверняка, со стороны это выглядело примерно так.
Унылые обсосы вроде меня имеют одну странную и мешающую жить особенность. В личной жизни они обладают чрезмерной неразборчивостью. Молодые люди из числа тех, которым в детстве все их окружение намекало (а быть может и говорило в открытую) об их ущербности, некрасоте, уродливости, бесперспективности, унылости и неликвидности, рано или поздно с этой мыслью свыкаются и начинают воспринимать ее как норму. И таких молодых людей уже вовсе не удивляет тот факт, что в любом коллективе, будто то одноклассники, одногруппники или сотрудники, они становятся белыми воронами, аутсайдерами и изгоями, объектами для насмешек и косых взглядов, скверных и плоских шуточек и гнобления. Само собой к подобным персонажам все вокруг с самого детства относятся крайне несерьезно и даже с пренебрежением. Такие ребята вырастают нерешительными и никчемными ноулайферами, непривыкшими к любому, самому малейшему проявлению внимания в их адрес (за исключением насмешек и разного рода подъебок), вплоть до наивности. А именно, вплоть до того, что любого человека, проявляющего к ним хоть малейшую благосклонность, персонаж (назовем его, к примеру, «альбинос») начинает боготворить и в наивном порыве становится готов открыть ему всю свою душу. Любой человек, проявивший малейшую симпатию альбиносу (смайлик :* в сообщении, уменьшительно–ласкательный суффикс в общении, комплимент, милая улыбка, что угодно) рискует стать объектом воздыхания, преданности и влюблённости. А это, в свою очередь, приводит к тому, что альбиносы кидаются на первую попавшуюся особь противоположного пола, снизошедшую до ничтожной, по их мнению, персоны. И вот, альбинос, опьяненный вниманием (быть может, просто доброжелательностью или, что хуже, лицемерием) рисует в голове некий романтический образ, строит красивый и незыблемый идеал, наделяя его всевозможными исключительно положительными чертами и вешая на него мечтательный ореол. Таким образом, альбиносы склонны отдаться в руки первым встречным, выразившим лишь некоторую благосклонность. А затем альбиносы обжигаются. Один раз, другой, третий. После чего замыкаются в себе еще сильнее, доверие пропадает и вера в какой бы то ни было идеал стирается. Альбинос превращается в сухое таксидермическое чучело.