Итог: я на кухне. Запах стряпни, запотевшие окна, шум льющейся струи воды, гам и звон посуды в раковине, своеобразная уютная утренняя суета. На плите несколько кастрюль, на столе разделочная доска, остатки нашинкованных овощей, под ногами крутится кошка, запах средства для мытья посуды, лимонный, бумбокс на холодильнике крутит диск с аудиокнигой Алиена Карра «Как бросить курить» (еще один этап безрезультатной 19летней борьбы с пагубной привычкой).
Я очень хотел пить, меня мучал невообразимый сушняк, но что еще страшнее — в моей глотке прочно засела просто бесчеловечная, испепеляющая горло изжога. Но вот так вот взять и налить себе полный стакан воды и жадно к нему присосаться я не мог, это было бы чересчур нагло и опять же неуважительно. Это было бы так, будто я мало того, что не стыжусь своего аморального образа жизни, так и, как ни в чем не бывало, заявляюсь в святая святых — кухню — и пью из святого источника своими грязными, оскверненными алкоголем и наркотиками губами. Это уже не лезло ни в какие ворота.
Меж тем молчаливая война продолжалась. Увидев меня на кухне, мама опять обронила всего одну фразу, что–то вроде «Опять прогуливаешь?». Я неопределенно мотнул головой, что–то среднее между отрицательным покачиванием и утвердительным кивком, то есть я сперва начал было мотать головой, но потом кивнул, тем самым породив загадочный, невнятный, как и я сам, жест. Ведь на самом деле, я и не знал, прогуливаю я или нет, отчислен я или еще студент. Да впрочем, не важно, мама к тому моменту на меня даже не смотрела.
Чтобы хоть как–то побороть сухость во рту, я сполоснул рот, взял зубную щетку, выдавил скромную горошинку зубной пасты (а всего несколько дней назад я с уверенностью обильно смазывал щетинки пастой, полный уверенности в себе) и начал полировать ротовую полость. Затрудняюсь объяснить почему, но на кумарах, отходняках и с похмелья я очень люблю чистить зубы, быть может, потому, что вкус зубной пасты становится в такие моменты невообразимо приятным и освежающим, словно ливень в пьесе «Гроза». Я словно перерождаюсь и весь очищаюсь, вместе с зубной эмалью, а заодно и впитываю приятный мятный аромат (не в пример омерзительному мятному вкусу сиропов от кашля).
Начав споласкивать ротовую полость, я между делом набрал пару горстей воды и жадно выпил их, стараясь не подавать виду. Затем я быстро помыл голову гелем для душа, побрился, намылив щеки и подбородок простым куском мыла, ополоснул лицо, протер глаза, высушил и причесал волосы. Взглянул на себя в зеркало: я выглядел весьма неплохо, для человека, марафонящего на школьных кайфах и выпивающего уже не первый день.
Я отошел от раковины, уступив место маме. Она продолжила мыть посуду. Я ожидал шквал ругани и разбор полетов, брань, крики, свой собственный стыдливый ступор. Вместо этого мама тяжело вздохнула и, не отрываясь от посуды, сказала вновь всего одну фразу «Когда ты уже повзрослеешь и возьмешься за голову».
У меня внутри все рухнуло. Как дом под снос, который подрывают у фундамента динамитом. Хуже этих слов ничего быть не могло. Уж лучше ругань, мат, злоба, а не горестное материнское переживание. Я просто развернулся и вышел, на глаза наворачивались блядские слезки, но я закусил нижнюю губу, чтобы болью отвлечь мозг от сантиментов и прочих соплей. Я не нашелся, что ответить и просто ушел с кухни, просто в очередной раз сбежал от ответа, от ответственности, от решений, от реальности, от жизни. Я просто съебался в свою комнату, словно испуганный ребенок, разбивший хрустальную вазу. Тут можно было бы кинуть пару банальных пошлых образов о хрустальной вазе материнской души, разбитой таким неблагодарным ублюдком как я. Но опустим это, оставив лишь то, что мне было мучительно стыдно (в который раз это слово мелькает за последние пару страниц) и чудовищно хуево и тяжко на душе, мне хотелось просто исчезнуть, так будто бы меня и не было никогда.
Итак, я сбежал в свою комнату, стянул с себя шорты, натянул черные узкачи и черную толстовку с капюшоном, купленные за гроши в местном сэконде. Встряхнув головой, чтобы слегка осушить волосы, я накинул сверху пальто, укутался в капюшон, пихнул в карман оставшиеся у меня 700 рублей, в другой карман — заряженный телефон. Вышел в прихожую, натянул на ноги кеды, зашнуровал. Зашел в обуви на кухню, сказал маме «Прости», на мгновение мы встретились взглядами, но я пресек очередную сентиментальную хуету словами «Пока» и направился в подъезд.
Только в подъезде мне все вышеописанное показалось странным: я умылся, побрился и одел чистые, только что выстиранные вещи, попросил прощения у матери (читай — попрощался). Я словно самурай перед сэппуку, разве что лицо не напудрил. Это было похоже на прощание и уход в последний путь. Я отмахнулся от странных мыслей, как от последствий принятия ДХМ и выбрался на улицу, не имея представления куда и зачем я вышел.
Вот такая вот короткая глава вышла, прямо как в детских детективах серии «Черная Кошка».
6.2. Ода к руинам.
В очередной раз, я держал путь в никуда. Чувствовал себя как–то совсем подавленно и плохо. Быть может, стоило бы отречься от подобного образа жизни, дать организму передохнуть и взяться за ум, как посоветовала мама, но я же «окружен, но не сломлен» и вместо рационального пути решения своих социальных и психических проблем я избрал путь деструктивный, то есть путь для меня наиболее привычный и приемлемый. В умных книжках подобную модель поведения очень часто обзывают термином «Самосаботаж», то есть контрпродуктивная, нелогичная деятельность, пассивно–агрессивное поведение. И вся эта писанина — тому доказательство: тонны нытья и жалоб, упадническое настроение, сарказм и ирония, шквал самокритики и обвинения в свой адрес и в адрес всего окружающего мира, зависть, агрессия, мат, пустые оправдания, противоречия и десятки защитных механизмов, а как следствие аддиктивное, нерациональное, саморазрушительное поведение, неадекватное восприятие окружающего мира и прочие вещи, характеризующие меня как далеко не самую приятную и благоразумную личность.
Даже сейчас, пронзая своим телом брухлю человеческих масс, движущихся мне навстречу, я злился и обвинял всех и каждого в чем–либо, порой даже не осознанно, я бы даже сказал инстинктивно. Социальная агрессия и раздражительность превратились в условный рефлекс, в котором единственным условием является наличие людей вокруг, хотя даже и оно не необходимо, достаточно просто подумать о людях, чтобы испытать в себе взрыв сверхновой.
Иногда я испытываю жгучее желание порвать со всем цивилизованным миром и очертя голову рвануть в какой–нибудь тибетский монастырь, прийти туда и сказать «Я живу во зле и ненависти, я устал так жить, я устал злиться на всех, устал гневаться, я истощен и ослаблен, но я не могу по–другому, не умею, заберите меня и научите жить». Может приютят, может научат жить правильно, может в компании молчаливых, спокойных монахов я и сам проникнусь этим безмерным блаженством и похуизмом и перестану взрываться от каждого самого малейшего соприкосновения с окружающим меня миром. Я не хочу больше ненавидеть мир.
А ведь как ни странно, складывается впечатление о том, что в молодежных кругах быть социопатом, интровертом и циничным мизантропом, полным пессимизма, отчаяния и горести — очень модно. Внезапно модно стало читать Сартра и Джойса, цитировать Ницше, слушать призефиренный блэк–метал с нотками пост–рока, накладывать мрачные фильтры на фотографии, постить статусы изобилующие тоской и упадничеством, всюду кричать о своем одиночестве и отчуждении, любить фильмы об одиночках и эскапистах. В общем, стало модно все то, на чем я выстраивал свою никчемную линию жизни, можно сказать, закладывал фундамент своего защитного канала, уплотнял свои рубежи. Во все те старательно возведенные воздушные замки, в которых я находил убежище, набежали модные мальчишки и девчонки, пестрящие со страниц интернета своим показным цинизмом и плюшевой социофобией. Не то, чтобы они покусились на элитарность моего эскапизма. Хотя нет, они покусились. Это все какое–то дешевое позерство. Эскапистом и ноулайфером не может быть человек с несколькими тысячами подписчиков в твиттере. И не может судить об экзистенциализме пользователь, выкладывающий еженедельно фотоотчеты со вписок и тотальных пьянок с кучей красивых и стильных мальчонок и девчат. Тревожные колокола и куранты трезвонят и бьют бластбиты.