Однажды мы с мамой и теткой отправились прогуляться по городу, сходили в парк, посидели у берега местной речушки, после чего вернулись домой, где застали отчима, не первую неделю предававшегося культу этилового спирта. Заподозрив неладное в долговременном отсутствии любимой, отчим с порога прописал в торец и маме и тетке, а меня просто отшвырнул в сторонку. Далее я стал свидетелем весьма зрелищной схватки, впечатлившей меня сильнее, нежели, скажем, Монсон против Емельяненко: отчим повалил обеих женщин на пол, маму он душил рукой, попутно зажав между ляжек голову тетки, дамы же тем временем пытались расцарапать как можно большую площадь кожного покрова отчима. В этом время я заревел с криком «Прекратите», однако мои призывы к миру были столь же бесполезными, сколь и аналогичные лозунги кота Леопольда в соответствующем мультфильме. Тогда я ринулся на кухню, схватил самый большой нож и вернулся в коридор с криком «Я его зарежу». Мать, хрипя, сказала что–то вроде «Не смей» и я просто вызвал милицию. Всего через 40 минут защитники правопорядка были на месте, зафиксировали побои и выписали отчиму штраф в размере 23 рублей.
У меня много таких историй. Со временем я перестал пускать слезу, теперь я ною в социальных сетях и жалуюсь на свою жизнь в твиттере, но настоящих эмоций я уже давно не испытывал.
Я не знаю, чего я хотел бы от жизни. Скорее всего — ничего. Штудируя разношерстные религиозные догматы, я наткнулся однажды на такое ответвление христианства как катаризм, один из основных посылов которого в том, что единственно возможный ад – это тот мир, в котором мы с вами живем, и однажды все души будут спасены и вернутся к Творцу. Наверное, я хотел бы вернуться к Творцу, но не как к господину и повелителю, не в качестве раба, а как к практически равному, как сын к отцу. Мне куда больше импонируют буддийские учения, в которых нет идолов как таковых и поклоняться кому–либо нет нужды, а есть лишь стремление оградиться, очиститься от суеты внутренней и внешней, убрать все лишнее и наносное, не иметь необходимости и нужды в чем бы то ни было, даже в жизни. Я бы хотел от жизни научиться в ней не нуждаться, хотел бы научиться умирать, как буддист, уходя во всякие тантры и нирваны, постигая все и вся.
Хотя к чему все эти размышления о Боге и предназначении человека. Ведь вселенная образовалась в результате взрыва. В результате взрыва одного из нейронов в мозгу Господа, а он этого даже и не заметил. Всего лишь один из миллиардов нейронов, прогорел и скоро потухнет и мы вместе с ним. Миллиарды вселенных в Его сознании, а мы лишь одна из форм жизни на одной из планет, расположенных в одной из планетных систем одного из галактических рукавов одной из галактик, составляющих одно из сверхскоплений в одной из бесчисленных вселенных. Какое ему до нас дело? Такое же, как нам до каждой конкретной нервной клетки нашего мозга.
Единственным верным способом справиться со сложившимся безразличием Господа к моей столь важной и центровой персоне я посчитал попытку уничтожить как можно больше вселенных (читай: нейронов) в моем собственном головном мозге, путем возвращения к излюбленному в моей семье, во всем моем окружении, да и во всей стране культу этилового спирта.
Не буду вдаваться в излишние подробности, отмечу лишь то, что перед тем, как отправится домой, я приобрел в ближайшем супермаркете две бутылки водки, что немаловажно – приобрел я их по социальной цене. И это неспроста, ведь наше государство заботится о своем народе и делает все, чтобы деклассированные и малообеспеченные слои населения тоже имели возможность реализовать свое право на деградацию и алкогольную зависимость. Для каждого гражданина, выходцем из какого бы сословия он ни был, найдется своя ценовая категория и потребности каждого будут учтены. Демократия.
6.3. Ночное чаепитие.
Я просыпаюсь посреди ночи, от пота, вертолетов и жуткой тошноты. Я поднимаюсь и иду на кухню. И вот я стою на кухне, кипячу воду в кастрюле, ибо чайник сломался. Стою перед засранной плитой, покрытой слоем гари и копоти. Стою на засранном полу, пыль, песок и сахар впивается мне в пятки, облупленные стены квартиры вокруг. Наливаю в грязную кружку воду, завариваю самый дешевый чай в пакетиках без ярлычка, понимаю, что в кармане почти нет денег, как и каких–либо перспектив, и из днища этого почти никак и никогда не выбраться, и так будет всегда. Всю жизнь от чекпоинта к чекпоинту, на съемных хатах, общежитиях, полупритонах, заводах, среди пост–совковых антуражей с облупленной краской стен и известкой желтой на потолке. От понедельника к субботе, ждать вечеров выходных и влачить свое жалкое тельце сквозь ебаную рутину. Одолевает тоска и жгучее нежелание жить. Надо пораньше умереть, чтобы совсем не окунуться в гнилую мякотку всей этой обрыдлой бытовухи. Посмотреть на большинство представителей поколения за 40. И охуеть. Однушки–двушки, срачи, алкоголизм и семейные неурядицы, скука, однообразие и беспросветный мрак ебаной обывательщины. Как говаривал Мисима, после 40 лет человек теряет возможность умереть красиво. И если сейчас вся эта тоска нищеброда и бесперспективного провинциала выглядит хоть чуточку романтичной, то лет 10–15 спустя все это будет выглядеть абсурдно и ничтожно жалко.
Я прихлебываю чай уже в своей комнате и мотаю страницы интернета.
Все проебано, no hope, no future, no second chance.
Вот я сижу, забившись в угол, абсолютно отстраненный, «замацанный на хуйне» и строю вавилонскую башенку из мыслишек, словно сам ФРАНЦ КАФКА: " как люди сумели изобрести понятие «веселье»; вполне возможно, что они его вычислили лишь теоретически — в противовес печали».
Чеховский «Человек в футляре» тут вбирает в глотку мой маленький болтик. Я «Человек в скафандре», человек в охуительно модном общениеустойчивом скафандре с эмоциоизоляцией. Хуй вы ко мне подберетесь, как говаривал Рой Стрэнг «Я ЧТО ТО ЧУВСТВУЮ, ДА, Я ЧУВСТВУЮ, НО ВЫ, СУКИ, ИДИТЕ НА ХУЙ И НЕ ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ, ВАМ НИКОГДА МЕНЯ НЕ ДОСТАТЬ».
«Требуются энергичные, КОММУНИКАБЕЛЬНЫЕ и ОБЩИТЕЛЬНЫЕ люди для работы в ДРУЖНОМ коллективе» — ну да, охуеть теперь, сударь, а не присесть ли вам нахуй.
Отец лжи — Большой Красный Дракон — научил меня лгать. Хотя нет. Я ложь, а он мой отец. Мой папа — Вельзевул, а я большая лужа рвоты. Все когда–нибудь всматривались в рвоту — кусочки пищи и всякие ошметки, сдобренные соусом из желудочного сока и слюной. Если всмотреться в меня — кусочки личности и ошметки мыслей в соусе из чужих идей. Годами отточенное мастерство строить защитные механизмы, зашивать свои ДУШЕВНЫЕ ЦАРАПИНКИ и скулить по углам как ебаная ПСИНА — я любой свой недостаток умею возвести в ранг ЭЛИТАРНОСТИ, заставить себя думать, что все ОКИ, уверять себя в собственной полноценности, хотя на деле оставляю на рабочем столе себе послания в txt формате: «неясно: зачем ты живешь, для кого, ради чего? Ты слишком червь, чтобы быть человеком, но только потому, что ты червь, ты слишком скользок и выскальзываешь из всех петель, свитых тобой же. Продолжай дальше ткать свою паутину защиты и увязнешь в ней же, насекомое, единственная вещь, которая у тебя выходит превосходно – это убеждать себя, что все в порядке, когда на самом деле ты летишь в пропасть».
Личности нет. Как нет и человеческой единицы. Я ноль, зато на меня нельзя делить. Я пазл, собранный из неподходящих друг к другу деталек. И хули толку с того, что я прочитал всего Кафку, могу цитировать Ницше и знаю стихи Байрона наизусть? Толку нет. Хули толку с того, что я пересмотрел сотни фильмов всяких триеров, кроненбергов, линчей, шванкмайеров, кубриков, форманов и джармушей? Толку нет. Хули толку с того, что я выкачал из интернетов тысячи гигабайт самой разной музыки? Толку нет. Это все попытки наполнить внутреннюю пустоту всяким сблёвом. ПСЕВДОИНТЕЛЛЕКТУАЛИЗМ. ПСЕВДОЭСТЕТИЗМ. ПСЕВДОЭЛИТАРИЗМ. ПСЕВДОЛИЧНОСТЬ. ПСЕВДОЧЕЛОВЕК.
Это все «гнилье и параша» в голове моей и на теле моем — всего лишь ненависть к своему телу и к своей неполноценной личности, попытка отвлечь внимание от своей душевной УЩЕРБНОСТИ и тонн загнивающих эмоций в башке.
Если я улыбался — я пиздел, если я был обходителен и мил — я пиздел, если я вел себя застенчиво и скромно — я пиздел, чтобы я не делал — я пиздел, я и сейчас в очередной раз напиздел. ЧЕЛОВЕК–ПИЗДЕЖ. Откровенным я могу быть только будучи упитым в говно или обсаженным баклофеном. А по–другому не получается, по–другому не будет, дальше только так. Хотя и дальше нихуя уже не будет.