— Я этого не знала, — нахмурилась Нащекина.
— Мне всегда нравилась история, — признался Дронго, — поэтому я иногда читаю интересные книги, откуда черпаю массу полезного и поучительного. А что касается Катыни, то это — трагедия обоих народов. И жертв, и палачей. И вообще — трагическая страница в истории отношений двух стран. Только почему никто не вспоминает убитых в двадцатом красноармейцев, которые не вернулись домой? Или это не считается трагедией, потому что Пилсудский был лучше Сталина?
— Больше я не буду с вами спорить, — пообещала Нащекина, — хотя я думаю, что с вами многие не согласятся.
Дронго пожал плечами и больше ничего не сказал. Потом Нащекина задремала, а он читал журналы, потому что спать во время полета все равно не мог. Через несколько часов, когда принесли обед, его спутница проснулась. Над океаном начало слегка трясти, и Дронго сердито пробормотал:
— Закон подлости — трясет всегда в середине океана.
— Какая разница? — резонно спросила Нащекина. — Или вы считаете, что когда трясет над землей, не так страшно?
— Конечно, — ответил Дронго. — Если будет трясти так сильно, мне придется выпить еще бокал вина. Хотя, боюсь, одного бокала будет мало.
— Обычно мужчины предпочитают не говорить о своих страхах или комплексах, — заметила она.
— А зачем скрывать? — возразил он. — По-моему, это и есть самый главный комплекс — скрывать свои комплексы и бояться говорить о собственных страхах.
— Страх мужской несостоятельности вам тоже знаком? — лукаво полюбопытствовала Нащекина.
— Не знаю, — ответил Дронго, — хотя, наверное, мы все подсознательно этого боимся. Каждый самец. Но это уже на другом уровне.
— Вы тоже боитесь? — уточнила Нащекина.
— Наверное. — Он понимал, о чем она спрашивает, но ему не хотелось об этом говорить, ведь тогда была несколько иная ситуация. Им казалось, что они больше не встретятся. И она, прощаясь с ним, разрешила себе его поцеловать. Или, лучше сказать, лишь легко прикоснуться губами. Это был не поцелуй — скорее дружеское пожелание счастливого пути.
— Вы сознательно избегаете любого намека на эту тему? — спросила Нащекина.
— Я все время должен напоминать вам о том, как хорошо вы ко мне относитесь? — отозвался Дронго.
Улыбнувшись, она прикусила губу. Затем сказала:
— Вы мне нравитесь, господин эксперт. Только не думайте, что я пытаюсь вам навязаться. Честное слово, я ни разу в жизни не встречала такого человека, как вы.
— Принимаю как комплимент. Мне всегда немного неудобно навязываться женщинам, тем более когда речь идет о коллеге по работе.
— По-моему, вы ведете себя безупречно.
— Спасибо. Надеюсь, сегодня мы сможем вместе поужинать. Хотя ужин в Чикаго — это завтрак в Москве.
Она усмехнулась, затем неожиданно добавила:
— А насчет Катыни я начинаю думать, что не все так просто.
— В истории вообще полно подобных трагедий, о которых люди не знают всей правды. Например, Хатыньская трагедия в Белоруссии, когда сожгли всю деревню. В Советском Союзе традиционно писали, что это сделали немецко-фашистские оккупанты. И никто не разрешал публиковать правду о том, что это были в основном каратели из западно-украинских отрядов. Но тогда считалось, что обнародование такой информации может повредить отношениям двух братских союзных республик. Вот ничего и не сообщали.
— У вас еще много таких невероятных историй? — поинтересовалась Нащекина.
— Достаточно. У каждого человека, у каждой семьи есть свои скелеты в шкафу. А у истории их целые кладбища. Просто народы время от времени начинают бить этими историями друг друга по голове, вместо того чтобы учиться мудрости на их примерах. Самое непродуктивное — коллекционировать обиды прошлого. Вот французы и немцы смогли отойти от многолетней вражды и начать создавать новую Европу. А ваши отношения с поляками пока далеки от идеала. И не только с поляками, но и с прибалтийскими республиками. Хотя, справедливости ради, стоит признать, что это они в основном пытаются использовать уроки истории против своих соседей. — Дронго откинулся на спинку кресла. До посадки еще оставалось около четырех часов.
Нащекина больше не спала. Они продолжали тихо разговаривать, чтобы не мешать остальным пассажирам. И не заметили, как пролетело время, пока капитан корабля не объявил о том, что они идут на посадку.
В аэропорту имени Джона Кеннеди им пришлось прождать около двух с половиной часов, прежде чем их самолет вылетел в Чикаго. Меры безопасности, принятые в аэропорту, превосходили всякое воображение — американцы серьезно опасались новых террористических актов. Даже транзитных пассажиров проверяли по второму кругу. Повсюду появлялись полицейские с собаками, натасканными на взрывчатку. Перелет в Чикаго занял около двух часов, и наконец в пять пополудни по местному времени они вышли из самолета.