Выбрать главу

–Ты так выросла, и копия отца.

Она взяла лицо Вассы в ладони.

Девушка  смотрела на нее и не могла сказать, что встреча оставила ее равнодушной, но и сильного душевного трепета она не испытывала. Родной и родитель хоть и созвучны, но первым и главным становится тот, кто поддерживает тебя в минуты слабости, разделяет напополам радости, и вовсе не обязательно, чтобы при этом в ваших жилах текла одна кровь. За эти годы мама не перестала быть для Вассы подарившей жизнь, но и дочернего пиетете тоже не было.

И именно в этот миг девушка поняла, что если небо пошлет ей детей, она не пойдет той дорогой, которую выбрала моя мать. Лучше в бедности, но вместе, чтобы спустя годы не ощутить себя на ее месте. Когда стоишь, вглядываешься в родные черты, а та, что кровь от крови, не может откликнуться на твои чувства. Потому как дочерняя любовь давно похоронена под гнетом прожитых без материнской ласки лет.

Матушка это кажется тоже поняла и словно заиндевела.

–Прости. Дважды прости. За то что оставила и за то, что сейчас ты стала разменной монетой для Алияс–Гронта, впрочем как и его сын.

Вопрос о наследнике рода интересовал Вассу, но он был не первостепенен, а вот ее ‘жених’…

– За кого меня прочат?

Мама улыбнулась.

–Узнаю хватку ... характер старого ворчуна, хотя внешне вы как день и ночь. Он тоже не любил разводить политесы, а сразу задавал вопросы по существу. – и словно решая непосильную для себя задачу, вздохнув, продолжила: – Отчим сговорился о тебе с графом Элроу. Этому почтенному герру далеко за шестьдесят – при сих словах матушка скривилась – но он пользуется доверием самого императора и ему благоволит главный инквизитор.

Инквизитор, значит... Инквизиция – карающий акинак .... меч Хогана, искореняющий сорняки инакомыслия. Бич всех магиков. Четвертая власть, с которой приходится считаться. Вассе подумалось: 'И как отчим сумел сговориться с одним из любимчиков инквизиторской братии?’ Ибо сомнительные достоинства девушки, как кто неземная краса (по портретику, где Вассария в пятилетнем возрасте судить о ланитах  и женственном стане тяжеловато, а других изображений юной графини Бертран в природе пока не существовало), редкий ум (в том плане, что редко проявляются даже зачатки интеллекта и логического мышления – мужчины такое любят) и прочие сомнительные добродетели Васса отмела сразу. И 'сват' в лице отчима и 'женишок' ее в глаза не видели, поэтому причиной брака по  разумению Вассарии могла быть  лишь выгода. Вот только какая?'

Меж тем матушка, оглядев дщерь критическим взглядом, вынесла вердикт:

– Тебе нужно срочно привести себя в порядок и переодеться, если отчим увидит в таком виде – будет жутко недоволен.

Девушка  тяжело вздохнула. Начинается... Нет, быть марионеткой в руках отчима она не собиралась, но и выражать протест, едва явившись на порог глупо. В воле Алияс–Гронт 'дис Бертрана объявить ее марой–распутницей и запереть в монастырь, начни падчерица  зело упрямиться его воле. ‘Придется постараться сделать так, чтобы суженый сам расторг намечающуюся помолвку. Вот только как это сделать?’ -  рассуждала она про себя.

После того, как Вассу начесали, затянули, зашнуровали и застегнули, она чувствовала себя этаким фарфоровым болванчиком. В куче пышных юбок. А по габаритному сходству – шевелящуюся копну сена (еще не стог – но тоже, весьма внушительно) такая же большая, шуршащая и сокрушающая все вокруг. Чтобы не задеть юбкой в очередной раз миниатюрный столик девушка решила присесть.

Впереди маячила аудиенция с отчимом, не предвещавшая ничего хорошего. В ожидании она и пребывала последние пол свечи, после того как ее всю такую 'приграфиненую' оставила служанки.

Дверь в залу резко распахнулась, принеся с собой сквозняк, от чего батистовые платочки, аккуратной стопочкой до того лежавшие на столике стайкой пугливых соек разлетелись по паркету, угнездившись на оном безо всякого уважения к труду вышивавших их шитниц.

Причиной сквозняка оказался молодой человек. Его льняные взлохмаченные волосы, собранные некогда в хвост, небрежно распахнутый сюртук и взгляд с прищуром безо всяких слов свидетельствовали о решительном расположении мужчины, как выразились бы поэты. Вассария же, особа весьма приземленная, отметила и алкогольный душок, а точнее перегар, мел, на лацкане и след от яркой помады, коея так любима фьеррами полусвета.

Все это она разглядела, как только выпрямилась с парочкой злополучных платочков в руках, которые решила-таки поднять с полу.

Вошедший, пробежавшись по девушке взглядом, как–то снисходительно, с оттенком отчужденного пренебрежения бросил:

– Я так понимаю Вы Вассария?

Слегка резкий тон фразы в начале к концу звучал совсем обыденно. Внешнее сходство молодого мужчины с отчимом было налицо: те же тонкие бледные, слегка поджатые губы, прямой нос, резко очерченные скулы и высокий лоб с изогнутыми дугами бровями. Желтые холодные глаза. Взгляд прямой и гордый, надменный.

'Не иначе мой нечаянный сводный братик'? – решила девушка.

– Брат, Вы ли это? Вот уж не думала, что впервые увижу вас в таком виде, после ночи в ресторации в компании вина, горячих женщин и удачной игры в карты.

Вассарии уж очень захотелось поставить на место этого высокомерного герра.

Обмен вопросами и взглядами. Так смотрят друг на друга противники перед схваткой.

Илас Бертран, единственный сын Алияс–Гронта (а столь стремительно появившийся муэчина был именно он) пол клина назад узнал, что с сегодняшнего вечера род Бертран объявляет о сдвоенной помолвке. Он  по наисрочнейшему требованию отца прибывший в родовой дом, – курьер его насилу нашел в одной из рестораций ожидал услышать что угодно. Что отец или мачеха при смерти, что магики сожгли родовое поместье что... в общем что угодно но не то, что он становиться нареченным Мариции 'дин Ренару– глупой, как пробка и невыносимой, похуже похмелья с утра, рябой, словно стиральная доска девицы княжеского  роду. Второй же 'счастливицей' на сегодняшнем вечере должна стать его сводная сестренка – провинциалочка из тихонской глубинки.

Как он заочно подозревал тоже недалекая и... скучно–правильная. Такими представлялись ему большинство жительницы провинций. Коих он к своим неполным двадцати четырем годам повидал немало. Обычно таки фьеррины всегда были сопровождаемы компаньонками, бдящими за вверенной им девичьей честью не хуже дозорных на крепостных стенах приграничья. Гораздо проще с куртизанками, коих в изобилии было при императорском дворе... (правда при оном он был последний раз года два назад, на императорском балу, потом служба забросила его на клятую границу с Рираном).

Проскользил бы он еще не один год этаким неуловимым призраком из загребущих брачных уз, не вмешайся отец. И дело тут вовсе не в довольствии, коим не мог попрекнуть его батюшка, поскольку служба в императорской гвардии приносила хоть и не баснословные, но деньги. Так что обеспечить себе относительно безбедное существование Илас мог и сам. Все было гораздо сложнее и проще одновременно.

Помимо исключения из рода (на которое Илас плевать хотел) родитель мог и смерти пожелать своему непослушному дитяти, сдав его инквизиции как мракобесье отродье. И не то, чтобы молодой мужчина был магиком, нет, чернокнижным ведовством он не занимался. Но вот одна особенность его организма могла заинтересовать поборников хогановых заповедей: Илас ничем не болел. Вообще ничем. А однажды в детстве, упав на штырь, пропоровший живот насквозь, выжил. После того, как его, четырехлетнего  сеголетку, сняли со злополучной кованной ограды, рана, затянулась в момент, а рубца и вовсе, спустя пару клинов не осталось.

Двух слуг, бывших свидетелями сего действа мракобесьих сил (а как же иначе?, будь это хоганов дар проявился бы он во всем благолепии, с божественным сиянием и херувимами, что сошли бы с небес и залечили оказию) отец срочно отослал в  дальнее имение. Сам же Гронт крепко призадумался, но на всякий случай оставил отпрыска подле себя, под бдительным оком.

Сыну же, как тот подрос, Альяс во всех подробностях объяснил, что бабка Иласа с мракобесами зналась, не иначе, и что будет, узнай кто о его особом даре. Посему молодой человек в некоторых вопросах был крайне осторожен и щепетилен. На инквизиторской дыбе ему оказаться не хотелось, а препятствовать проявлению своего дара он не мог.