Губы Нежданы невольно изогнулись в легкой усмешке. И она выдохнула:
— Сожалею, что отвлекла доблестного ярла от его добычи…
— Сожалела бы, так осталась бы в Упсале. — Свальд вдруг повернулся на бок. Навис над Нежданой, уронил: — Зато я не упустил свою главную добычу. Золото можно добыть опять, но ту, что хочешь, из нового похода не привезешь… ты проголодалась? Я тебя сейчас запру и схожу на кухню. Прикажу принести сюда еды. Да велю мужикам, чтобы подняли с драккара мой сундук. Может, ты хоть платок себе смастеришь до отплытия. Чтобы не ходить в рабских тряпках с головы до ног!
Неждана молча опустила ресницы, соглашаясь сразу со всем — и с тем, что голодна, и с тем, что отрезать лоскут на платок всегда успеет. Затем, не утерпев, спросила:
— А почему ты сразу не заговорил о дарах, Свальд? Вчера на причале или за столом, на пиру?
Свальд вскинул брови.
— Что, и приняла бы?
Неждана, помедлив, едва заметно качнула головой. Подумала — нет.
За дары здесь положено отдаривать. А ей, кроме себя, предложить нечего…
— Значит, я все сделал правильно, — неровно сказал Свальд. — Не стал проверять тебя. И себя не стал испытывать. Я не могу слишком долго утираться от плевков, Нида. Да еще бабьих. Не в упрек тебе сказано, а для науки. Ты иногда не понимаешь, чем рискуешь.
Может, потому, что ты не из наших краев?
Да меня и на родине за отказ не погладили бы по головке, подумала Неждана. Как же хорошо, что Свальд не стал кричать о дарах с самого начала…
Свальд тем временем склонился пониже. Заявил с ухмылкой:
— Зато теперь самое время. И ты дары примешь, и дарить уже есть за что. Видно, что ждала. Хотела моих ласк, только не признаешься в этом даже себе!
Голос его прозвучал так довольно, что Неждана, поддавшись порыву, выдохнула:
— Это я с перепугу, Свальд. Как глянула на конунга, так сразу ноги подкосились. Вот и начала искать, к кому бы прислониться. Кого бы обнять…
— Врешь, — перебил Свальд, уже почти касаясь ее губ. — С перепугу ты в нос бьешь. А обнимаешь лишь тогда, когда сама захочешь!
А следом он поцеловал Неждану. Затем вскинул голову, сожалеюще скривился — и рывком встал. Зашагал по опочивальне, на ходу подбирая вещи и одеваясь.
Неждана, не отводя от него взгляда, перекатилась на бок. Натянула на себя край покрывала, прикусила нижнюю губу, чтобы не расплыться в глуповатой, счастливой улыбке…
— Но штаны можешь носить, — вдруг бросил Свальд.
И застегнул ремень. Добавил строго:
— Только чтобы из шелка были. Не как у мужиков!
Неждана мигом представила себя в шелковых штанах, расшитых цветами — чтоб не как у мужиков. И, не выдержав, засмеялась. Свальд сверкнул в ответ улыбкой, потом вышел. Заложил наружный засов и торопливо зашагал по проходу.
А Неждана, оставшись одна, снова вспомнила про Забаву. Подумала смущено — я здесь со Свальдом тешусь, пока она сидит там в коптильне. В темноте, в холоде…
Лишь бы у нее все было хорошо, тут же промелькнуло у Нежданы. Только бы конунг не озверел окончательно, не найдя Забаву до заката!
Ей вдруг стало страшно. И Неждана, вскочив, кинулась одеваться. Решила, уже натягивая сапоги — надо уговорить Свальда, чтобы не сидел в опочивальне до вечера. Пусть лучше приглядит за конунгом.
Может, Свальд хоть словом, да сумеет успокоить Харальда?
В бочке было холодно. Ноги у Забавы быстро затекли, и она, как могла, их разминала. Потом снова замирала, обняв колени и сжавшись в комок.
Скорей бы закат, стучало у Забавы в уме. Плохо, что в эту пору, в этих краях — он долгий. Все тянется и тянется, а следом приходит ночь, сотканная из сумерек вместо ночной мглы…
Забава не знала, сколько времени просидела так, ежась от холода и перебирая ногами в тесном чреве бочки. Рот у нее давно пересох, живот подвело от голода — до тошноты, до сосущей пустоты внутри.
Потом пришла новая напасть. Голова внезапно закружилась. Да так сильно, что Забаве показалось, будто бочка покачивается — неспешно, мягко, как на волнах. И вместо легкого душка копченостей, витавшего в коптильне, ей вдруг почудился кисловатый дух перегретых камней. Такой, какой идет от каменки в бане.
Но прошло все разом, вмиг. Исчезло зыбкое ощущение того, что бочка раскачивается. Тут же перестало сосать под ложечкой, пропала сухость во рту — и тошнота отступила. Даже зябкий озноб внезапно прошел. Забаве стало тепло…
А следом по бочке постучали. Коротко, громко. И дыхание у Забавы осеклось.
Ведь тихо было, всполошено подумала она. Дверь в коптильню не скрипела, внутрь никто не заходил. Даже свет из щелей над головой, из-под неплотно прикрытой бочковой крышки — не пробивался.