— В тот день, когда ты ушла на драккар, — выдохнул Харальд, — я помылся. Натер себе кожу в бане до красноты.
Рядом с его подбородком вздрагивал сосок. Чуть пригнуться, и он отловил бы ягоду губами…
— Но если хочешь, я помоюсь снова, — хрипло бросил Харальд.
И отдернул левую ладонь, торопливо погладив напоследок холмик в золотистых кудряшках. Затем подхватил Сванхильд как ребенка — под мышки. Приподнял, усадил перед собой и сразу опрокинул спиной на лавку.
Сванхильд трепыхнулась под его руками, попыталась дотянуться до груди, чтобы оттолкнуть — но ничего не вышло. И она уперлась пяткой ему в бедро. Обвинила сбивчиво:
— Ты не мыться собрался!
— Это почему же? — Харальд отловил ее согнутую ногу за щиколотку. — Я сейчас и себя, и тебя помою. Разом.
Он перекинул ногу Сванхильд через свое колено. Схватил ковш, плававший в ведре со щелоком, быстро плеснул себе на грудь. Прошелся растопыренной пятерней по животу, по шраму — и предупредил Сванхильд:
— Глаза закрой.
— Ты мне еще про Упсалу не рассказал, — без особой надежды проговорила она.
Но ресницы опустила. Руки вскинула так, что ладони замерли в воздухе по обе стороны от округлого, вздернутого живота. Словно готовилась закрыться от удара или поймать что-то…
Харальд, глядя на нее, зачерпнул полный ковш разведенного щелока. Полил на лоб Сванхильд, затем тонкой струйкой прошелся по ее телу. По шее, груди, животу. По бедрам.
Покончив с этим, он швырнул ковш в ведро и склонился над Сванхильд. Копье тут же ткнулось в ее подросший живот, завитки щекотно погладили кожу под твердым, словно каменным навершием. Харальд сипло выдохнул, двинулся, чтобы это продлить…
Сванхильд распахнула глаза. Правда, глянула уже не возмущенно, а затуманено.
— Закрой, — попросил Харальд, торопливо прищурившись. — Дай хоть сейчас насмотрюсь. А то зарюсь украдкой, как на чужую бабу.
И Сванхильд зажмурилась. Приоткрыла рот, словно хотела что-то сказать — однако удержалась, промолчала.
Вот и ладно, подумал Харальд, разглядывая ее в упор.
Короткие волосы Сванхильд слиплись от щелока — и посверкивали темным золотом там, где на них падали отсветы пламени. Губы отливали алым, но кожа была бледной, а под скулами залегли измученные тени. Под ресницами затаилась синева…
Он прошелся кончиками пальцами по ее лицу. Бережно, легко. Следом обхватил тонкую шею. Погладил плечи, помеченные синеватыми жилками — и чуть не застонал, примяв обеими руками груди. Соски ткнулись в ладони так, будто выпрашивали ласку.
Надо держаться, мелькнуло у Харальда. Сначала нужно размазать по ее коже щелок.
Но как давно он с ней не был…
Сванхильд вдруг шевельнулась. И терпенью Харальда пришел конец.
Он резко перегнулся в сторону, подхватил ушат. Щедро плеснул водой на Сванхильд. Затем вскинул ушат над головой и окатил себя тем, что осталось. Снова пригнулся. Ртом накрыл одну из ее грудей, рукой — холмик между ног…
Впился, перекатывая и давя языком сосок. Пальцами отыскал бусину под складками женской плоти. Размашисто ее погладил, затуманено осознавая, что слишком торопится, слишком давит, слишком, слишком, слишком…
Но руки Сванхильд вдруг легли ему на затылок. Одна ладонь прижала голову, другая скользнула по хребту, по левому плечу, пощекотав ему кожу ногтями. И Харальду сразу стало легче. Значит, не все так плохо?
Где-то наверху переливчато зашипел вскинувшийся змей. Колени Сванхильд с дрожью прижались к бокам Харальда. Маленькие пятки ткнулись ему в бедра, сладко дрогнули на них…
И копье Харальда, притиснутое к животу Сванхильд, зло дернулось в ответ. Заныло еще сильней. В следующий миг он выпрямился. Двумя руками погладил ее разведенные ноги, раскладывая их по своим бедрам. Прохрипел:
— Что-то будет не так — кричи. По роже меня бей!
Сванхильд кивнула, припухшие губы дрогнули в намеке на улыбку. А Харальд молча обхватил ее бедра. Подгреб снизу ягодицы, приподнял легкое тело, навершием копья отыскивая вход меж складок. Надавил, с трудом сдерживаясь…
Сванхильд выдохнула, прогибаясь. И Харальд двинулся.
Тело ее изнутри было упруго-мягким — но после каждого движения шелковое кольцо входа становилось чуть туже. Стискивало его копье трепетно, с мелкой дрожью. И под конец Харальд уже не соображал, что делает. Лишь надеялся, что Сванхильд не больно от его рывков.
А потом Харальда затопило наслаждение. Полыхнуло внутри победно и ярко, скручивая тело жестче, чем боль — и оставляя во рту медовый привкус.