— Я должна увидеть Харальда, отец. И прежде, чем ты пошлешь вестника.
— Зачем? — прямо, без околичностей, спросил Кейлев.
Забава на мгновенье замерла. Потом, решившись, выдохнула:
— Хочу знать, что здесь случилось. Если… если тут и впрямь замешано колдовство, то я должна на нее посмотреть. И на него. Ты сказал, что я твоя дротнинг…
Голос ее оборвался — потому что изнутри снова плеснуло злостью, и горло вконец пересохло. Кейлев буркнул:
— Ты ранена. Тебе нужно лежать.
Лежать-то нужно, только где взять силы все стерпеть, горестно и яростно подумала Забава. Потом, конечно, Харальд придет и расскажет — но расскажет он далеко не все. Лишь то, что сам захочет, и сам решит ей открыть. Так Харальд поступал всегда. Что с Красавой, что в других делах…
А она и этому рада была. Но теперь-то все иначе. Он женился на другой. При всем войске ее целовал-ласкал…
Со мной так не поступал, вдруг мелькнуло у Забавы. На их свадебном пиру, и на других пирах разве что руку ей гладил. Или колено. И что теперь? Жить с Харальдом, помнить это, слушать его и думать — а той Труди он те же слова говорил? Ласкал так же? Или пожарче, раз уж на пиру при людях не сдержался?
Случись это прежде, было бы проще. И легче. Но не теперь, когда он уже сказал — ты одна на все края, другой такой нет!
Он сказал, а она поверила…
— Я припоминаю, — хрипло прошептала Забава, уставившись Кейлеву в глаза, — что когда было нужно, мой брат на руках отнес меня к девке, в которую вселилась ведьма.
Она не стала упоминать, что это была ее двоюродная сестра, чтобы Кейлев не перевел разговор на другое, не принялся ворчать, что рабыня не может быть сестрой дротнинг. Даже имени ее не назвала. Глотнула воздуха пересохшим ртом, неровно продолжила:
— Кто-то должен был ее расспросить — и меня отнесли. Болли здесь. Он мой брат… или Болли так хорошо погулял на свадьбе Харальда, что теперь не сможет меня поднять?
Следом Забава бросила еще один жадный взгляд на молоко — и качнула головой, давая знать Неждане, чтобы та убрала чашу. Откинула голову, опершись затылком на стену за изголовьем кровати. Ощутила, как по телу прошлась предательская дрожь…
Чуток потерплю, мелькнуло у нее.
Кейлев не должен видеть, как она, трясясь от слабости и захлебываясь, пьет молоко. Надо немного потерпеть.
Сванхильд, с трудом приподнявшаяся на подушках, была бледней бледного. Короткие золотистые прядки окружали ее лицо одуванчиковым пухом — и Кейлев, глядя на нее, вдруг вспомнил худую, измученную полонянку, которую ярл Свальд привез в дар Харальду на исходе прошлого лета.
Теперь Сванхильд снова выглядела заморенной.
Эх, дочь, подумал вдруг Кейлев с сожалением. Разве так должна вести себя дротнинг? Не объяснять надо, и не напоминать о прошлом, а приказы пожестче отдавать. Умны они или нет — это уже дело конунга. Но никак не тех, кому приказы отданы. И лицо следует держать каменным, а в голос подпустить стали.
Но с другой стороны, кто научит дочь положенному, если не отец? Кто проследит за тем, чтобы ее слушались? И сам покажет пример остальным, как почитать ее волю?
Я ей слишком много задолжал, подумал следом Кейлев. И за ту историю, которую она припомнила — когда никто из мужиков не захотел подходить к ведьме, околдовавшей ярла Свальда и других парней…
И за то, что при штурме Йорингарда Сванхильд, брошенная на драккар к изменившемуся Харальду, вернула ему разум. За то, что отыскала конунга, пропавшего после боя с Гудремом Кровавой Секирой, когда в Йорингарде уже хозяйничали ярлы Сивербе. А еще за то, что Сванхильд сделала на озере Россватен.
И за то, что не так давно не позволила увезти себя в родные земли, тут же мелькнуло у старика. Подумала об Ислейве, о детях. Потом в волчьей шкуре прибежала сюда, избавив войско от ведьминой власти. Все войско, и его с Болли тоже. А ведь Болли могла грозить нешуточная беда…
Кейлев склонил голову. Сказал, глядя на дочь из-под кустистых бровей:
— Приказывай, дротнинг. Болли отнесет тебя туда, куда нужно. Я тоже пойду с вами. Пригляжу, чтобы все было так, как ты пожелаешь.
Получилось, измученно подумала Забава. Следом бросила:
— Не отправляй никого к Харальду. Неж… Нида, найдется какая-нибудь одежда?
Но вместо Нежданы, все еще державшей в руках чашу с молоком, ей ответил Кейлев:
— Мы уже приготовили для тебя все, что может понадобиться, дротнинг. Наряды неношеные, только что сшитые. Лежат здесь, в сундуках.
Небось Труди себе в приданое обновок нашила, с дрожью сообразила Забава. А Кейлев из ее сундуков набрал всякого добра. Позаботился о дочери…