— Ну?
Сын что-то в ответ прошамкал, но председатель так ничего толком и не разобрал.
— Чего ты там мямлишь? Ничего не понятно. Говори!
И тут болезный выжал такое, что председатель аж рот разинул. Сначала даже подумал, что сыну и голову заодно отбили.
— Это тебя наш дурень так отделал? Что? Не тебя одного? Всю вашу компанию?
Кудяков не знал, что и ответить на это. В самом деле, как поверить в то, что сельский дурачок, вечно с соплями и забитым видом, избил почти десяток парней. А в компании Айтугана, он знал точно, задохликов отродясь не было.
— Он, он, батя, — простонал сын, со страдальческим видом касаясь багровой челюсти. — Он совсем спятил. Дурной, вообще. Глаза дикие, рычит.
— Ладно, хватит скулить, смотреть тошно! Вымахал с версту, а всю рожу в кровь разбили, — махнул на него рукой председатель. — Я разберусь с этим дурнем. Пугану его так, что ссаться в штаны начнёт. А то здоровый больно… Здоровый…
Задумавшись, мужчина отошел к столу. Там уже было все накрыто, как нужно: миска с салмой, ароматная вареная картошка, пересыпанная зеленым лучком, на сковородке мясо молодого петушка, большими ломтями нарезанный хлеб. Председатель любил поесть, да и мог себе позволить.
— Здоровый, значит…
Эта мысль почему-то никак не давала ему покоя. Он снова и снова повторял это слово, словно это имело для него какой-то особый смысл. Похоже, это было важно, но вот только почему?
И в какой-то момент его осенило, отчего мужчина так и замер с ложкой у рта.
— Точно! Раз такой здоровый и горазд кулаками махать, значит, и с винтовкой справится, — широко улыбнулся председатель, откладывая ложку в сторону. — И хорошо бы его оформить за моего…
Резко встал из-за стола и побежал в другую комнату, где у него портфель со всякими документами лежал. Нужно было в бумажках покопаться, хорошенько эту хитрую мыслишку обдумать. Ведь, если все выгорит, то его Айтугану, вообще, ни о чем беспокоиться не нужно.
Долгий июньский день клонился к закату. Разномастные буренки резво переставляли копытами, оглашали окрестности жадным ревом, торопясь в стойло к вкусной болтушке. За ними спешили овцы, толкаясь и наседая друг на друга. Жалобно блеяли отставшие ягнята, не поспевали за остальными. У домов уже стояли хозяйки, то и дело по-особенному подзывавшие свою скотину. Одни необычным образом цокали, другие выкрикивали ласковые прозвища своих рогатых любимцев, третьи просто грозно махали палкой.
Пастух, как и подобало любому на его месте, шел последним. Правда, кто ни кидал на него взгляд, замечал какую-то странность в местном дурачке. Спроси их, так сразу бы и не ответили. Но, подумав, наверняка бы сказали. Их дурень всегда ходил по-особенному: весь скособочится, голова вперёд наклонена, взгляд какой-то виноватый, испуганный. Бывало кто-нибудь рядом слово громкое скажет или резкий звук раздастся, то он сразу же вздрогнет. Пугается, значит.
А сейчас, значит-ца, всё иначе. Дурачок идёт ровно, плечи расправлены. Смотрит прямо перед собой, а не в землю. Да и взгляд стал другим — чужим, холодным. Посмотришь ему в глаза, и тут же взгляд отведешь.
— Эй, Рава, а чего моя пеструха хромает? — Гульнара, баба страсть, какая сварливая, встала прямо перед ним, руки в бока уперла. Всегда на нем зло срывала. Накричит, и любуется, как паренька трясти начинает. — Опять недоглядел, паскудник? Совсем страх потерял, обнаглел? Мы тебя всём селом кормим, поим, одеваем, а ты, неблагодарный дурень, даже спасибо не скажешь! Дурак, как есть дурак!
Только в этот раз парень даже глазом не повёл. Молча, без единого слова, как зыркнул на неё, та и ойкнула испуганно. Вся обмерла: щеки и лоб покрылись смертельной белизной, язык от страха отнялся, нестерпимо по нужде захотелось. После уже её спрашивают о случившемся, а она слова вымолвить не может, только глазами хлопает и мелко-мелко дышит. Словно не человека, а дикого зверя увидела.
Дурень же дальше пошел. И с каждым шагом странности, связанные с ним, все больше и больше множились. То брехливые псы, что с пеной у рта на всякого лают, перед ним на спину ложились и брюхо для ласки подставляли. То коты с завалинок на него шипеть начинали, как припадочные. Шерсть дыбом, глаза бешенные, когти выпустят, все в лицо норовят броситься. Чувствуют мохнатые разбойники, что здесь что-то не в порядке.