Она тосковала. Скучала. Она умирала без бородатого наглого дровосека, который под корень срубил ее сердце и унес с собой. Как ту елку из леса, что они тащили вместе через кладбище.
А ведь знала, знала, что будет именно так, что будет страдать, и все равно бросилась в этот омут страсти и порока. А почему нет? А вдруг такого у нее в жизни не будет никогда?
Такого мужчины, такого секса, такого обращения и таких невероятных эмоций.
Семен уехал первого января, вечером, после волшебной ночи, проведенной вместе. Сима открыла его с другой стороны, она поверила, что особенная.
Нет, мужчина не говорил ничего, точнее, говорил, но не такие слова, не было признаний в любви. Да ей и не нужны были они, Сима чувствовала, что она рядом с ним особенная.
Она чувствовала себя женщиной — во всех смыслах этого слова. Разве этого мало? Этого оказалось так много, а теперь очень больно.
Приехал какой-то парень на черном внедорожнике, они долго разговаривали на улице, Семен был взволнован, молчалив. Сима боялась спросить, что случилось. Он просто сунул ей в руки ключи, сказал присмотреть за Громом, забрал свой телефон, ноутбук, папку с документами.
Даже не посмотрел в ее сторону, сел в машину и уехал.
Тогда так нехорошо кольнуло в груди, словно она видит его в последний раз, так и вышло, они точно больше не встретятся, ни телефона, ни городского адреса Сима не знала.
— Отпустило?
— Да, нормально.
— Сим, ты это, сходи к доктору или скорую вызови, вдруг что серьезное?
— Да, я схожу, спасибо, Оль.
— И бледная ты такая, под глазами синяки. Я хотела тебе еще раньше сказать, но как-то неловко было. Что с теткой случилось, ты же говорила, ее вроде выписали?
— Хорошо все с ней, выписали, операция не понадобилась.
Тетя Зоя вернулась седьмого января, в Рождество, бодрая, отдохнувшая. Удивилась, что в ее доме делает Семушкин Гром. Пришлось рассказать, что соседу пришлось срочно свалить, она лишилась одного гуся, зато плюс красивый хаски.
Серафима, как тот хаски, сидела у окна все эти дни и смотрела на дорогу, не едет ли Семушка. Он не ехал. Убралась в его доме, сложила все по местам, выключила свет и заодно автоматы, закрыла все двери на замки. Посмотрела на наряженную елку и больше не заходила на его двор.
За эти дни извела себя так, что кусок в горло не лез, хотела быстрей на работу, в город, к людям. Снег раздражал, праздники бесили, Сима вновь накручивала, что это она во всем виновата, что это она такая вот, какая есть, и от нее мужики убегают сломя голову.
Да ерунда все это, конечно, ерунда, понимала мозгами, но все равно не могла отвязаться от таких мыслей.
Но когда тетка провожала ее в город, пихая в сумку пирожки, то сказала фамилию хорошего соседа Семушки. А Сима возьми да залезь по приезде в интернет, так, чисто посмотреть, кто такой, но ее бабское любопытство обернулось новым кошмаром.
Терехов Семен Николаевич был владельцем нескольких деревообрабатывающих предприятий в области, за ее пределами и в соседних регионах. Годовой оборот которых составлял очень много тысяч миллионов рублей.
И тут у Серафимы, как у любой женщины с комплексами, возник вопрос: «А зачем я ему такая нужна?»
Вопрос дурацкий, но чисто по-бабки очень правильно поставленный, и ответить на него или выбить из головы мог только тот мужчина, ради которого он был задан.
Девушка больше не заглядывала в интернет, не пыталась найти что-то еще о своем деревенском любовнике, не смотрела новости, старалась не оставаться дома одна. Много гуляла — просто бродила по улицам, звонила лишь тетке, спрашивала лишь о том, как Гром.
Гром тоже ждал хозяина.
За этот январь Сима похудела, выплакала ведро слез и уничтожила миллиард нервных клеток. Зимин в кафе еще подлил, оказывается, он звонил, но ему ответил мужик, который сказал, что он — ее мужик. А потом так мерзко задал вопрос, мол, а где он сейчас, испарился?
Серафима ответила грубо, послала громко и далеко, так что Юрашкина выпучила глаза, а Зимин обозвал ее жирной коровой, за что получил звонкую оплеуху прилюдно.
— Виноградова, а может, ты беременная? — Юрашкина задала вопрос так, между прочим, посмотрела на Симу, которая в это время полоскала рот и замерла.
Нет, нет, это исключено хоть они не предохранялись, но месячные были, она точно помнит, что были, не такие, конечно, как обычно, больше что-то мазало.
— От кого?
— Ну, блин, обычно это происходит от мужчины. Может быть, у тебя в деревне был кто, а ты не говоришь? Санта-Клаус не заходил? Дед Мороз? Снеговик с морковкой? — Ольга шутила, а вот кое-кому было не смешно.