Таня достала из своей сумки две копченные скумбрии и отдала Слуцкому.
– Возьми. Это для тебя твоих товарищей.
– Откуда, такое богатство, Таня?
– Перед самым отплытием купила на рынке в Севастополе. Представляешь? Мужик, что продавал их, взял с меня три тысячи «колокольчиками» за пять рыбин. Он взял деньги уходящей из Крыма армии. Но я не торговалась. Зачем нам в Константинополе «колокольчики»?
Слуцкий вытащил из кармана измятую купюру в 1000 рублей. Последнюю, что у него осталась. Это был «колокольчик», из-за изображенного на банкноте царь-колокола.
Он хотел выбросить его в море, но Таня перехватила руку.
– Не нужно. Оставим на память…
Эскадренный миноносец «Святой Владимир».
15 ноября, 1920 год.
Главнокомандующий Русской армией барон Петр Николаевич Врангель работал над очередным воззванием к армии.
«Русская армия, осталась одинокой в борьбе с коммунизмом, несмотря на поддержку крестьян, рабочих и городского населения Крыма, вследствие своей малочисленности, не смогла отразить натиск во много раз сильнейшего врага, перебросившего войска с польского фронта. Я отдал приказ об оставлении Крыма…
Настроение войск и флота отличное, у всех твердая вера в конечную победу над коммунизмом и в возрождение нашей Великой Родины. Отдаю Армию, Флот и выехавшее население под покровительство Франции, единственной из Великих держав, отметившей мировое значение нашей борьбы!»
Двери каюты отворились, и вошел командир флота адмирал Кедров.
– Ваше превосходительство!
– Зачем так официально, адмирал? Просто Петр Николаевич.
– Петр Николаевич, вам послание от французского адмирала Дюмениля.
Врангель просмотрел послание от союзников. Французы требовали войти в гавань Константинополя под французскими флагами.
– И что, адмирал? У вас трудности с этим?
– Завтра, ваше превосходительство, мы войдем в Константинополь и станем на якоря на рейд Мода.
– Я это знаю, адмирал.
– У вас в руках послание от французского адмирала Дюмениля.
Врангель ответил:
– И оно адресовано лично вам, адмирал Кедров.
– Но вы главнокомандующий, господин барон.
– Адмирал, Русская армия и эскадра отдались под покровительство Франции.
Кедров сказал:
– Потому адмирал Дюмениль требует поднять флаги Французской республики на всех судах русского флота, как военного, так и гражданского.
– И что вы хотите от меня, адмирал? – спросил барон.
– Ваше превосходительство! Они требуют поднять флаги Франции вместо Андреевских флагов.
– И что? Разве это уже имеет значение?
– Но Андреевский флаг еще признан официально, господин главнокомандующий.
– Но адмирал Дюмениль сообщает, что в противном случае, если мы не поднимем французские знамена, нам просто не дадут войти в Босфор.
– Я командую флотом, барон! Я, адмирал Кедров!
– Я не оспариваю этого, адмирал.
– Как командующий эскадрой я заявляю, что в Босфор я войду! Мои корабли имеют пушки и боезапас. И если возникнут осложнения, то я применю оружие!
– Вы сошли с ума, адмирал? У нас больше нет родины. Мы отдаемся под власть Франции.
– Но вы сами говорили, что мы все еще Русская армия!
–Я этого не отрицаю, адмирал. Но и ссориться с французами нам нельзя. Вы подумали о последствиях?
– Я русский адмирал и не опущу знамени, которому присягал!
– Так найдите иной выход, адмирал. Мне нужно думать о содержании нашей армии в эмиграции. А проблем это породит много.
– Хорошо! Я прикажу поднять французские флаги на фор-стеньгах мачт. Но за кормой русских кораблей все равно будут Андреевские флаги!
– Как вам будет угодно, адмирал Кедров. Надеюсь, что французы нас поймут…
Берлин.
Дом Губельмана.
Март 1921 года.
Генрих Френкель, в прошлом Генрих Губельман, окончательно разорился. Теперь у него ничего не осталось кроме долгов. И бывший владелец многих магазинов в Петербурге и Москве не знал, как содержать жену и младшую дочь. Все что он смог вывезти из России в 1917-ом году, ныне было потеряно в результате аферы на которую он пошел ради того чтобы утроить свое состояние.
Но судьба и в этот раз его не оставила. Появилась она в виде старшей дочери Губельмана Анны, с которой все связи семьи были давно потеряны. Сам Генрих никак не одобрил в 1917 году увлечения дочери революцией. И перед его эмиграцией они разругались.
И вот сегодня, в марте 1921 года, он, вернувшись домой, застал свою супругу Этель в таком хорошем настроении, что даже стал опасаться за её рассудок.