Джонатан вышел из машины, снимая перчатки. На синем костюме блестели капельки дождя.
Мигель держал зонтик у Оливии над головой, пока она доставала из багажника сумку с принадлежностями для гольфа.
— Сеньора, пор фавор, можно я понесу ее? — попросил Мигель.
Оливия хорошо отработанным движением закинула тяжелую сумку на плечо. Подобный диалог происходил между ней и Мигелем каждый день. Она все еще не привыкла к тому, что его жена, Лупе, готовит еду, убирает дом и ухаживает за цветами, которые Мигель выращивал на заднем дворе. Мигель и Лупе жили в пристройке к дому. Но Оливии казалось, что неудобства от их присутствия ничуть не меньше, чем пользы. Она уже не раз говорила об этом с Джонатаном, предлагая уменьшить количество их рабочих часов или по крайней мере переселить подальше, но он не стал слушать, и вопрос был исчерпан. Вообще с Джонатаном было слишком много исчерпанных вопросов.
— Почему ты не на работе? — спросила Оливия мужа.
Джонатан взглянул на Мигеля.
— Почему дама сама несет сумку? — строго спросил он.
— Потому что я на этом настояла, — сказала Оливия, направляясь к дому. — Не надо винить Мигеля.
— Хорошо, дорогая. — Джонатан поспешил за ними, стряхивая капли с дорогого костюма.
Оливия оставила клюшки в холле, чтобы Мигель почистил их и натер, хотя после хорошего дождичка они и так блестели. Она одолела шесть прекрасных лунок, но началась буря, и все пошло насмарку.
— Что случилось? — спросила она Джонатана. Тот молчал, ожидая, пока Мигель уйдет с клюшками.
— Мне… мне нужно поговорить с тобой. — Он был бледнее обычного.
Оливия повесила плащ так, чтобы вода стекала на пол, затем прошла в кухню, оттеснила Лупе и налила себе минеральной воды. Ее брюки были заляпаны грязью. Будь ее воля, она осталась бы на улице и смотрела на дождь, наслаждалась свежестью и прохладой. Но женщинам ее статуса это не положено, они должны бояться молнии и беречь прическу. Поэтому Оливия решила пойти домой и выкурить косячок в тишине и спокойствии. А вместо этого придется говорить с Джонатаном о чем-то серьезном. Наверное, стоило рискнуть и предпочесть молнию.
— Оливия, мы можем побеседовать наедине? Это очень важно.
Она направилась в гостиную, наполненную шумом дождя. Холодный ветер с океана дул из окна и трепал журналы на столике — «Харперс базар», «Ярмарка тщеславия», «Дом и сад» шелестели глянцевыми страницами. Оливия любила шторм, грозу, раскаты грома, силу стихии. Она зажгла газовый камин, стянула с себя мокрые брюки и выжала их, с удовольствием наблюдая за Джонатаном, недовольным столь грубым поведением. За два года отношений с Джимми она ни разу не видела у него такого выражения лица.
Она вздохнула, примостившись на диване в сырых трусиках и наслаждаясь потоком тепла, обволакивающим голые ноги. Из окна был виден океан — зеленые волны с белоснежной пеной.
Джонатан закрыл дверь и сел на другой конец дивана. Он ждал, когда они встретятся глазами, но Оливия не спешила.
— Ты грустишь с самого утра, обижена на меня, — сказал Джонатан. — Я представляю, как тебя расстроил этот инцидент с Джимми. Понимаю, что ты надулась на меня за то, как я с ним говорил.
— Я никогда не надуваюсь, — ответила Оливия, глядя на огонь в камине. — Злюсь, бешусь и свирепею, но никогда не надуваюсь, Джонатан.
— Джеймс хотел испортить прекрасный вечер нам обоим, и ему это удалось, — продолжал муж. — Я знаю, ты пригласила его, потому что хотела сделать мне сюрприз, и я это оценил, но нужно было все же меня спросить. Тогда мы смогли бы придумать лучший способ… воссоединиться всей семьей.
— Обязуюсь в будущем приглашать гостей только в соответствии со списком моего глубокоуважаемого мужа, — отрезала Оливия. — Видишь, Джонатан, иногда я могу изъясняться как настоящая леди. Так почему ты не на работе? Я думала, у тебя весь день расписан и полностью забит силиконом, подтяжками и отсасыванием жира.
Джонатан плакал. На самом деле. Он отвел взгляд, пытаясь спрятать слезы. Оливия села ближе.
— Прости. Я так сожалею, Оливия…
— Что ты сделал?
— Я люблю своего брата. — Джонатана била дрожь. — Я люблю Джеймса, а он… Господи, он, наверное, презирает меня.