Грейс ничего не ответила, но я прямо-таки чувствовал ее смятение. Я молча сидел, спрятавшись за книгу, хотя и понимал, что она ждет от меня объяснений — давать которые я был не готов. Не знаю, кто из нас вел себя более эгоистично: она, желавшая того, что никто не мог обещать, или я, не желавший обещать ей чего-то до боли недостижимого.
Не успел ни один из нас нарушить томительное молчание, как дверь распахнулась и в кабинет вошел отец Грейс, окутанный облаком тумана от перепада температур. Он обвел комнату взглядом, оценивая произведенные нами перемены. Гитара из студии матери Грейс, прислоненная к моему креслу. Кипа растрепанных книг в бумажных переплетах на столике. Запас остро отточенных карандашей на рабочем столе. Его взгляд задержался на кофеварке, которую принесла Грейс, чтобы утолять свой кофеиновый голод; это зрелище, похоже, поразило его не меньше, чем меня. Детская кофеварка, специально для картузов, нуждающихся в быстрой подзарядке.
— Мы дома. А вы, ясмотрю, оккупировали мой кабинет?
— Ты его совсем забросил, — отозвалась Грейс, не отрываясь от домашнего задания. — Это было непростительным расточительством. Был твой — стал наш.
— Да я уже понял, — хмыкнул он. Потом взглянул на меня, устроившегося в его кресле. — Что ты читаешь?
— «Заложников», — ответил я.
— Никогда не слышал. О чем это?
Он прищурился, пытаясь разглядеть обложку; я повернул ее так, чтобы он мог видеть ее.
— Оперные певицы и наркоторговля. И мордобой.
К моему изумлению, лицо отца Грейс прояснилось и на нем даже мелькнуло понимание.
— Думаю, матери Грейс это бы понравилось.
Грейс развернулась на своем стуле.
— Папа, куда ты подевал труп?
Он захлопал глазами.
— Что?
— После того как застрелил волчицу. Куда ты подевал ее труп?
— А-а. Перетащил на террасу.
— И?
— Что «и»?
Грейс в раздражении оттолкнулась от стола.
— И что ты с ним сделал потом? Не мог же ты оставить ее гнить на террасе.
Под ложечкой у меня засосало.
— Далась тебе эта волчица, Грейс! Наверное, мама с ней что-нибудь сделала.
Грейс постучала кулаком по голове.
— Папа, ну когда маме было этим заниматься? Она повезла нас в больницу!
— Я как-то об этом не задумывался. Я хотел позвонить в ветеринарную службу, чтобы ее забрали, но на следующее утро на террасе ее уже не было, ну я и решил, что кто-нибудь из вас уже им позвонил.
Грейс сдавленно фыркнула.
— Папа! Мама не в состоянии даже пиццу по телефону заказать! Как бы она позвонила в ветеринарную службу?
Отец Грейс пожал плечами и помешал свой суп.
— Бывают на свете и более странные вещи. В любом случае, это не то, о чем стоит беспокоиться. Ну, утащил ее с террасы какой-нибудь дикий зверь. Вряд ли другие животные могут заразиться бешенством от мертвой волчицы.
Грейс лишь скрестила на груди руки и сердито посмотрела на отца, как будто он ляпнул такую глупость, удостаивать которую ответом было ниже ее достоинства.
— Ну, не дуйся, — сказал он и плечом приоткрыл дверь, намереваясь уходить. — Тебе это не идет.
— Все приходится делать самой, — ледяным тоном сказала она.
Он ласково улыбнулся дочери, и ее гнев отчего-то стал казаться бурей в стакане воды.
— И что бы мы без тебя делали? Не сиди допоздна.
Дверь, негромко хлопнув, закрылась, и Грейс принялась разглядывать книжные полки, стол, стены. Все, кроме моего лица.
Я закрыл книгу, не запомнив, на какой странице остановился.
— Она не умерла.
— Мама могла вызвать ветеринарную службу, — сказала Грейс, уткнувшись взглядом в стол.
— Твоя мама никого не вызывала. Шелби жива.
— Сэм. Заткнись. Прошу тебя. Мы ничего не знаем. Какой-нибудь другой волк мог утащить ее тело с террасы. Не надо поспешных заключений.
Она наконец подняла на меня глаза, и я увидел, что Грейс, несмотря на полную неспособность разбираться в людях, догадалась, что значит для меня Шелби. Она была моим прошлым, намертво присосавшимся ко мне, пытающимся завладеть мной еще раньше, чем свои права на меня заявит зима.
Моя жизнь рушилась на глазах. Я обрел рай и изо всех сил цеплялся за него, но он рассыпался, ускользал у меня из пальцев, точно бесплотная нить, слишком тонкая, чтобы можно было ее удержать.
Глава 40
Сэм
58 °F
И я начал их выслеживать.
Каждый день, пока Грейс была в школе, я отправлялся на поиски этой парочки, которой не доверял и которая должна была умереть. Мерси-Фоллз был крошечным городишком. Пограничный лес крошечным, конечно, назвать было нельзя, зато я куда лучше в нем ориентировался и, пожалуй, имел куда больше шансов раскрыть его тайны.
Я намеревался отыскать Джека и Шелби и встретиться с ними на моих условиях.
Однако Шелби не оставила никаких следов за пределами террасы, так что, возможно, она и в самом деле была мертва. И Джек тоже как сквозь землю провалился — мертвый, остывший след. Призрак, от которого не осталось даже тела. Я прочесал всю округу, но он словно в воду канул.
Я смутно надеялся, что он тоже погиб и перестал быть проблемой. Его могла сбить машина, а тело увезли на какую-нибудь свалку. Но нигде не было ни следов, ведущих к дорогам, ни помеченных деревьев, и даже на школьной стоянке я не чувствовал запаха новоиспеченного волка. Он исчез, как будто его и не было.
Казалось бы, я должен был радоваться. Исчез — и ладно. Нет человека — нет проблемы.
Но радоваться не получалось. Мы, волки, чего только не делали: превращались в людей и обратно, затаивались, выли на одинокую бледную луну — но никогда не исчезали бесследно. Исчезали люди. Люди делали из нас чудовищ.
Глава 41
Грейс
54 °F
Наша с Сэмом жизнь напоминала карусель. Мы, как те лошадки, снова и снова кружили по одному и тому же маршруту: дом — школа — дом — школа — книжный магазин — дом — школа — дом, и далее по кругу — но на самом деле топтались вокруг важной проблемы, ни на шаг не приближаясь к решению. В центре всего были они: зима, холод, конец.
Мы не говорили о надвигающемся конце, но я постоянно чувствовала его леденящую тень, нависающую над нами. Когда-то давно я читала сборник мифов Древней Греции, и среди прочих была история о человеке по имени Дамокл, который пировал сидя на троне, а над головой у него болтался подвешенный на волоске острый меч. Вот так чувствовали себя и мы с Сэмом: человеческая суть Сэма висела на волоске.
В понедельник по расписанию карусели полагалось снова идти в школу. Хотя после нападения Шелби прошло всего два дня, у меня не осталось даже синяков. Такое впечатление, что и мне тоже досталась способность оборотней исцеляться с нечеловеческой быстротой.
К моему изумлению, Оливии в классе не оказалось. В прошлом году она не пропустила ни единого дня.
До самого обеда я ждала, что она появится, однако она так и не пришла. Ее пустующее место постоянно притягивало к себе мой взгляд. Она могла просто заболеть, но какой-то внутренний голос, который я настойчиво пыталась заглушить, подсказывал мне, что дело неладно. На четвертом уроке я уселась на свое традиционное место позади Рейчел.
— Рейчел, привет. Ты Оливию не видела?
Она обернулась ко мне.
— А?
— Оливию не видела? Вы же вроде вместе ходите на естествознание?
Она пожала плечами.
— Я ее с пятницы не видела. Я ей звонила, но ее мама сказала, что она заболела. А ты сама, рыбка моя? Куда запропала? Не звонишь, не пишем и.
— Меня укусил енот, — сказала я. — Пришлось делать уколы от бешенства, и все воскресенье я отлеживалась. Чтобы удостовериться, что не взбешусь и не начну бросаться на людей.
— Кошмар. Куда он тебя цапнул?
Я похлопала по штанине джинсов.
— За лодыжку. Да там почти ничего и не видно. Но мне неспокойно за Оливию. Я так и не смогла до нее дозвониться.