— Я больше не могу выносить ожидание, — сказал он. — Можно наконец покончить с этим делом?
Я взглянула на лоток с дезинфицирующими салфетками.
— Я пока протру ему руку?
Изабел закатила глаза.
— Мы собираемся сознательно заразить его менингитом. По-моему, глупо беспокоиться, как бы не занести грязь в место укола.
Но я все равно протерла ему руку, пока Изабел вытаскивала из холодильника наполненный кровью шприц.
— О боже, — прошептала Оливия, не сводя глаз со шприца.
Времени утешать ее у нас не было. Я взяла холодную руку Джека и развернула ее ладонью вверх. Так делала медсестра, перед тем как вколоть нам прививку от бешенства.
Изабел взглянула на Джека.
— Ты точно этого хочешь?
Он ощерился. От него исходил резкий запах страха.
— Давай уже, коли.
Изабел заколебалась; я не сразу сообразила, в чем дело.
— Дай я сделаю, — сказала я ей. — Мне он не повредит.
Изабел передала мне шприц и отошла в сторонку. Я заняла ее место.
— Смотри в другую сторону, — велела я Джеку.
Он отвернулся. Я воткнула иглу и шлепнула его по лицу свободной рукой, когда он дернулся обратно ко мне.
— Держи себя в руках! — рявкнула я. — Ты же не животное.
— Прости, — прошептал он.
Я опорожнила шприц, стараясь не думать о его кровавом содержимом, и выдернула иглу. На месте укола осталось красное пятнышко; я не знала, что это за кровь — Джека или зараженная кровь из шприца. Изабел продолжала стоять столбом, так что я обернулась, схватила лейкопластырь и наклеила его поверх пятна. Оливия негромко простонала.
— Спасибо, — сказал Джек и обхватил себя руками.
У Изабел стал такой вид, как будто ее вот-вот стошнит.
— Давай сюда второй, — скомандовала я ей. Она протянула мне шприц, и мы обернулись к Оливии. Она была так бледна, что я видела, как на виске у нее бьется жилка. От страха у нее тряслись руки. На этот раз руку спиртом протерла Изабел, словно исполняя молчаливый уговор, по которому мы обе должны были чувствовать себя полезными, чтобы исполнить нашу тягостную задачу стало возможным.
— Я не хочу! — закричала Оливия. — Я передумала! Будь что будет!
Я взяла ее за руку.
— Оливия. Олив. Успокойся.
— Я не могу. — Взгляд Оливии был прикован к темно-красной колбе шприца. — Я не могу сказать, что лучше умру, чем останусь такой.
Я не знала, что сказать. Я не хотела убеждать ее сделать то, что могло ее убить, но не хотела и чтобы она отказывалась от этого из страха.
— Но у тебя ведь вся жизнь... Оливия.
Оливия покачала головой.
— Нет. Нет, оно того не стоит. Пусть Джек попробует. А я посмотрю. Если у него получится, тогда я тоже рискну. А сейчас... я не могу.
— Ты же знаешь, что на носу ноябрь? — осведомилась Изабел. — На улице холодина! Скоро ты превратишься в волчицу на зиму, и следующего шанса раньше весны у нас не будет.
— Пусть подождет, — процедил Джек. — Вреда от этого никому не будет. Пусть лучше ее родители несколько месяцев будут считать, что она пропала, чем выяснят, что она стала оборотнем.
— Пожалуйста!
В глазах Оливии стояли слезы.
Я беспомощно пожала плечами и положила шприц. Мне было известно не больше, чем ей. И, положа руку на сердце, на ее месте я сделала бы точно такой же выбор: лучше жить с ее любимыми волками, чем умереть от менингита.
— Прекрасно, — сказала Изабел. — Джек, отведи Оливию в машину. Ждите там, только смотрите в оба. Ладно, Грейс. Пойдем поглядим, во что Сэм превратил смотровую, пока нас не было.
Джек с Оливией двинулись по коридору, прижимаясь друг к другу в поисках тепла, пытаясь не превратиться в волков, а мы с Изабел направились к волку, которому это не удалось.
Изабел остановилась перед дверью, за которой находился Сэм, и перехватила мою руку, пока я не успела повернуть дверную ручку.
— Ты точно этого хочешь? — спросила она. — Этот укол может его убить. И, вероятно, убьет.
Вместо ответа я распахнула дверь.
В безжизненном свете люминесцентной лампы Сэм, лежащий на полу у смотрового стола, казался совершенно обыкновенным, похожим на собаку, совсем маленьким. Я присела перед ним на корточки, кляня себя за то, что мысль о возможном противоядии пришла нам в голову только тогда, когда для него, вероятно, было уже слишком поздно.
— Сэм.
«Вольно мне быть вольным, я воле позволю деяньем стать без помех...» Я с самого начала знала, что тепло не превратит его обратно в человека, лишь собственный эгоизм побудил меня привезти его в больницу. Эгоизм и сомнительное противоядие, которое могло и не подействовать на него в его теперешнем обличье.
— Сэм, ты все еще хочешь этого?
Я коснулась волчьего загривка, воображая, что это его темные волосы, и сглотнула застрявший в горле ком.
Ноздри Сэма затрепетали. Я понятия не имела, много ли он понял из того, что я сказала; главное для меня было то, что, еще не до конца придя в себя, он не шарахнулся от меня.
Я сделала еще одну попытку.
— Это может тебя убить. Ты все еще хочешь попытаться?
Изабел у меня за спиной многозначительно кашлянула.
Сэм заскулил, косясь на Изабел у двери. Я погладила его по голове и заглянула в глаза. Глаза были те самые. Смотреть в них теперь было невыносимо.
«Оно должно подействовать».
По щеке у меня скатилась слезинка. Я вскинула на Изабел глаза, не заботясь о том, чтобы смахнуть ее. Мне хотелось этого как ничего в жизни.
— Мы должны это сделать.
Изабел не шелохнулась.
— Грейс, боюсь, в волчьем обличье у него нет шансов. Ничего не получится.
Я провела пальцем по волчьей морде, заросшей гладкой короткой шерстью. Если бы не действие успокоительного, он бы не потерпел такого обращения, но бенадрил притупил его инстинкты. Он закрыл глаза. Это было настолько не по-волчьи, что у меня забрезжила надежда.
— Грейс, так мы делаем укол или нет? Серьезно?
— Погоди, — сказала я. — Я хочу кое-что попробовать.
Я опустилась на пол и зашептала Сэму:
— Послушай меня, пожалуйста, если можешь.
Я прижалась виском к его загривку и воскресила в своей памяти золотой лес, который он показывал мне сто лет назад. Я вспомнила, как трепетали и кружились в воздухе желтые, как глаза Сэма, листья, подхваченные ветром, точно стайка бабочек. Вспомнила стройные белые стволы березок, гладкие и шелковистые, словно человеческая кожа. Вспомнила, как Сэм стоял посреди леса, широко раскинув руки, темный и настоящий в призрачном лесу. Вспомнила, как он подошел ко мне, я легонько ткнула его кулаком в грудь, а потом он коснулся моих губ своими. Я вспомнила каждый наш поцелуй, каждый раз, когда я сворачивалась калачиком в кольце его человеческих рук. Я вспомнила, как он тихонько посапывал, уткнувшись мне в затылок, когда мы спали.
Я вспомнила Сэма.
Вспомнила, как он усилием воли выдрался из волчьей шкуры ради меня. Чтобы спасти меня.
Сэм рванулся прочь у меня из рук. Голова у него была низко опущена, хвост поджат, его тело сотрясала дрожь.
— Что происходит?
Рука Изабел лежала на дверной ручке.
Сэм попятился еще дальше, налетел на шкафчик, сжался в комочек, распрямился. Он рвался наружу. Пытался высвободиться из волчьей шкуры. Он был волком и Сэмом одновременно, а потом
Он
Стал
Просто
Сэмом.
— Скорее, — прошептал Сэм. Он с силой бился об угол шкафчика. Вместо пальцев у него были когти. — Скорее. Давай.
Изабел застыла у двери.
— Изабел! Не тормози!
Словно сбросив с себя морок, она подошла к нам и присела на корточки рядом с Сэмом. Он уже успел в кровь искусать себе губы. Я опустилась перед ним на колени, взяла его за руку.
— Грейс... поскорее, — выдавил он. — Я ускользаю.
Изабел не стала больше задавать никаких вопросов. Она взяла его за руку, повернула ладонью кверху и воткнула иглу. Она успела опорожнить шприц до половины, но тут Сэм судорожно дернулся, и игла выскочила из вены. Сэм попятился от меня, выдернув руку, и его вывернуло.