– Ну а если божий странник возьмет и сорвет у тебя с глаза повязку? Что тогда ты, мерзкое отродье, запоешь, а? – хищно ощерившись, поинтересовался в ответ мнемотехник.
– Тогда Капуцин запоет пятьдесят восьмой псалом, дабы усовестить тебя, нечестивца, поднявшего руку на калеку, – ничтоже сумняшеся ответил я и сокрушенно покачал головой. После чего, нахмурившись, рассудил: – Нет, наверное, лучше мне спеть эту священную песнь прямо сейчас. Покамест не поздно оградить тебя от постыдного деяния. Ты готов внимать Капуцину, божий странник, или тебя все еще обуревают твои греховные фантазии?
– Пятьдесят восьмой? – усмехнулся Ипат и, на миг задумавшись, продолжил: – Этот, что ли: «Избавь меня от врагов моих, Боже мой, защити меня от восстающих на меня!..» Надо же! А ты и впрямь неплохо вызубрил свою роль, чертов лицемер. Хотя я подумал, что ты проблеешь мне псалом под номером тридцать три. Тот самый, который Давид распевал, когда притворялся безумцем перед царем Авимелехом. По-моему, эта песнь звучала бы из твоих уст гораздо натуральнее.
«Да пропади ты пропадом, теолог хренов! Вот привязался!» – мысленно выругался я, а вслух добавил:
– Ты очень умен и начитан, божий странник, однако шел бы ты лучше своей дорогой подобру-поздорову. Зачем пытаешься обидеть Капуцина? Он что, когда-то причинил тебе зло? Ладно, валяй, обижай! Однако знай: мир не без добрых людей! Наверняка поблизости найдется добросердечная душа, готовая вступиться за слабого и униженного.
– К чему гадать, когда это легко проверить? – пожал плечами узловик. – Ори хоть до посинения. Все видят, что я тебя не бью и не издеваюсь над тобой, а просто хочу взглянуть на твой покалеченный глаз и только…
И Ипат протянул ко мне руку, собираясь утолить свое любопытство, невзирая на мои протесты. Это был отчаянно рискованный ход – провоцировать меня взяться за посох. Ведь если я действительно Мангуст и мои нервы сорвутся, мой удар будет молниеносным. И проломит противнику голову еще до того, как тот отдернет руку и выхватит свое оружие…
Но я помнил, что дал себе зарок не поддаваться на Ипатовы подначки. Вместо активного сопротивления я решил заорать во всю глотку: «Помогите, люди добрые, он хочет меня задушить!» Постыдная реакция для Мангуста, но вполне естественная для Капуцина. Возникнет скандал, Кали свистнет дружинникам, и те тактично напомнят распоясавшемуся рыцарю, что он не на Казантипе и должен вести себя в рамках приличий…
Однако едва я набрал в грудь воздуха и открыл рот, как Ипат неожиданно пошел на попятную. Он опустил тянущуюся к моему лицу длань на стол, после чего вмиг подобрел и изрек:
– Хм, хотя, пожалуй, ты прав: к чему нам насилие, даже такое безобидное? Хорошо, готов признать: мы неправильно начали наш разговор. Каюсь, я был не прав и вел себя слишком грубо. Давай начнем общение заново. Ты уповал на помощь добросердечной души, готовой за тебя заступиться? Я и есть такая душа, просто ты не сразу это понял. Слыхал, поди, о том, что у нас в Цитадели полным-полно глазных имплантов? Таких, ради которых многие сталкеры без раздумий продали бы Международному Банку Органов сразу оба своих глаза. Хочешь заполучить себе такой модный гаджет, Капуцин? Ведь хочешь, не отнекивайся. И ты получишь его от нас в подарок, клянусь перед лицом всех здесь присутствующих. Но сначала позволь взглянуть, насколько сильно повреждена у тебя глазница. Нужно оценить характер помощи, которую готов безвозмездно оказать тебе Орден. Ведь он, как известно, не только судит преступников, но и заступается за несчастных калек вроде тебя.
Последние его слова прозвучали нарочито громко, и их уже слышал каждый, кто находился в баре. Проклятье! Как ни старался я не клюнуть на рыцарскую уловку, этот прохвост меня переиграл и загнал в угол, из которого не так-то легко вырваться.
Узловик не лгал. Иногда на Командора и впрямь находила блажь, и он, уподобившись Мерлину, помогал покалеченным в пустошах, лояльным к Ордену бродягам. Обычно это происходило после какого-нибудь громкого и скандального судилища, что часто учиняли рыцари над своими врагами. Дабы сгладить последствия и отмыться от очередной грязи, Командор и его приоры дружно ударялись в благотворительность. Конечно, это не могло отбелить начисто их одиозную репутацию. Но прошедшие у них лечение сталкеры были премного благодарны судьям Зоны и разносили молву об их благородных поступках. Чем в итоге лили воду на орденскую мельницу, не позволяя другой молве – дурной и враждебной – выставлять Орден скопищем озверелых палачей и подонков.