Все ученики Лейлы должны были играть в пьесах, которые она ставила. Вот тут и происходило настоящее обучение. Репетиции проходили после уроков в зале. Уроки заканчивались в 15.15, репетиции начинались в 15.30. Лейла переодевалась, меняя длинное платье и туфли на каблуках на синие джинсы и кроссовки. На репетициях ученики называли ее Лейлой.
Ее темно-рыжие волосы всегда имели такой вид, будто она только что вылезла из-под душа и кое-как протерла их полотенцем. У нее были зеленые глаза, и они искрились, когда Лейла улыбалась. И она постоянно была в движении. В классе, в тех редких случаях, когда она садилась за стол, ее тело постоянно поднималось и опускалось, будто она напрягает и расслабляет ягодицы. А чаще всего она расхаживала по классу. Двигалась она с грацией танцовщицы. Тело у нее было полностью раскованным. На репетициях, когда она показывала, как ходить или как принять ту или иную позу, оно само знало, что делать. Она постоянно пыталась сидеть в первом ряду и смотреть на игру своих учеников, но вдруг неожиданно вспрыгивала на сцену. Вот так, говорила она, и ее тело, похожее обычно на леопарда в прыжке, вдруг становилось телом обезумевшего ребенка или раненого любовника. Ей не нужны были реплики — тело ее говорило само.
Ей было все равно, правильно ли ученики запомнили текст, было важно одно — как они его произносят. Ее задачей было не только искоренить у них южный акцент; она должна была научить их, что смысл передается не тем, что сказано, а тем, как сказано. Сидя в первом ряду, она вдруг резко проводила пальцем поперек шеи, приказывая остановиться, и передразнивала плохо произнесенную реплику. Потом она повторяла ее три раза с разным ритмом и ударениями. И каждый раз спрашивала, что говорящий хочет этим выразить.
Беннет не понимал подхода Лейлы к диалогу. Он часто спорил с ней в перерывах репетиции, сидя на ступеньках, пока другие ребята ходили в «Рексолл» выпить газировки или покурить. Зачем слова, если не для того, чтобы передавать смысл? спросил однажды Беннет после того, как полночи затратил на запоминание своих реплик в «Торопливом сердце». Лейла, положив руки на бедра, ответила: слова — всего лишь обозначения. Они не передают, что человек чувствует. А Конституция? выдвинул аргумент Беннет. На самом деле он Конституцию не читал, но чувствовал, что стоит на твердой почве. Отцы-основатели излагали идеи, а не эмоции, продолжал он, и очень старались найти нужные слова, чтобы сказать именно то, что хотели. Лейла посмотрела в лицо Беннету, чуть приобняла его за плечи и спросила: Лейчи цитирует Маргарет Конституцию, или он пытается ей сказать, что он ее любит? Ну, Лейла, это же смешно, ответил Беннет. Что бы там ни хотел Лейчи сказать Маргарет, он вполне может сказать это словами. Если он хочет сказать, что ее любит, может просто сказать: я тебя люблю. Лейла тут же спрыгнула на две ступеньки вниз, поглядела на Беннета и дрожащим скрипучим голосом сказала: Беннет, я тебя люблю. Поверь мне, Беннет, я люблю тебя. Ты мне веришь?
Что-то царапнуло Беннета от этого спектакля, но он не понял что. Через неделю на репетиции была сцена, где ему полагалось целовать Маргарет. Ему очень мало приходилось в жизни целоваться, а девушка, игравшая Маргарет, тоже не очень могла помочь. Репетируя этот поцелуй, Лейла выдала Беннету столько подробных инструкций, что он в конце концов почувствовал, будто целует ее, а не свою одноклассницу. После этого он не мог посмотреть на Лейлу без того, чтобы в лицо не хлынул жар и ноги не ослабели.
Беннету хотелось как можно больше времени быть с Лейлой. Но такое желание было у многих ее учеников. Она свое время тратила щедро. Бессчетные часы она занималась с маленькими группами, снова и снова повторяя сцены из пьес. Здесь кто-то недостаточно злится. В этой сцене кто-то стоит столбом. Здесь между двумя репликами надо сделать паузу. Она могла отвести ученицу в сторону и полчаса с ней работать, пока все остальные ждали. На время она не обращала внимания. Когда наступала половина шестого, кто-нибудь был должен ей об этом сказать. Если с кем-то из учеников надо было поработать дополнительно, она приходила в зал в выходные.
Лейла любила работать кистью — не писать картины, а красить стены. Она хорошо это умела, и школа наняла ее для покраски новой классной комнаты. К этому времени Беннет уже ловил любую возможность оказаться с ней рядом. Он пришел посмотреть, как она красит стены. Это было в субботу. Она была одета в свой театральный наряд — синие джинсы и кроссовки. Лейла красила стену, стоя на стремянке. Беннет устроился за окном и стал смотреть. Движения кисти были длинными, медленными, ритмичными. Сделав несколько мазков, она останавливалась, протягивала руку и обмакивала кисть в краску, потом возвращалась к работе — все одним плавным движением. Краску она клала густо. Так густо, что слышно было, как растекается краска по стене. Потом Лейла гладко и равномерно размазывала ее по стене. Постепенно краска покрывала ей руки и лицо, но Лейла не замечала. Ее гипнотизировал ритм, ощущение движения краски и сухожилий, туда и обратно, туда и обратно. Беннет, никем не замеченный, наблюдал за ней два часа.