— А вы думаете, что понимаете?
— Больше, чем вы предполагаете. Знаю-то я много, но не все можно сказать. Впрочем, это неважно. Я вам напророчил, а вы мне потом скажете, если я еще буду иметь удовольствие с вами встретиться, сбылось ли мое пророчество.
— Оно не сбудется.
— Посмотрим.
Через два часа Зора уже была в крохотной квартирке своей сестры в Челси. Эмми, застигнутая врасплох, быстро сунула на дно рабочей корзинки шелковый мужской галстук, который вязала, и радостно приветствовала Зору.
Не такая рослая, как сестра, тоньше и бледнее ее, она казалась по-детски миловидной. У нее был такой же безвольный рот, как у матери, и те же мягкие манеры.
— Зора? Какая неожиданность! Вот уж не чаяла… Что ты делаешь в Лондоне?
— Хочу себе кое-что купить — шляпы, платья — небольшой гардероб для независимой жизни. Я рассталась с Нунсмером. Буду теперь жить сама.
Глаза Зоры сверкали, щеки горели. Она привлекла к себе Эмми.
— Родная моя! Я так счастлива — как птица, выпущенная из клетки.
— Ужасно большая птица! — засмеялась Эмми.
— Да, а клетка была страшно мала. Наконец-то я увижу свет! Хочу побывать повсюду — на юге Франции, в Италии, Египте — везде.
— Совсем одна?
— А Турнер?
— Турнер?
— Ах, ты не знаешь ее? Это моя новая горничная. Нет, ты подумай, как это чудесно! Почему бы тебе не поехать со мной, милочка Эмми? Поедем!
— А мой ангажемент? Я не могу нарушить контракт. И сама рада была бы постранствовать по свету, но ты не знаешь, Зора, как трудно получить ангажемент.
— Пустяки! Я заплачу неустойку.
Но Эмми отрицательно покачала пышноволосой головкой. У нее была хорошая, хотя и небольшая роль: несколько фраз и песенка в музыкальной комедии, имевшей шумный успех. На эту песенку ушло два года работы; она была ей дороже всего на свете — почти всего.
— Нет, не могу. И притом разве ты не находишь, что две женщины, слоняющиеся по свету одни, — это как-то глупо? Без мужчины по-настоящему весело не будет.
Зора возмутилась:
— Все вы помешаны на мужчинах. Даже мама. А, по-моему, они отвратительны.
Горничная доложила о приходе мистера Мордаунта Принса, и в комнату вошел изящный смуглый молодой человек с тонкими чертами лица, с черными волосами, разделенными на пробор и гладко зачесанными назад. Эмми представила его Зоре как премьера своей труппы. Зора обменялась с мистером Принсом несколькими учтивыми фразами и стала прощаться. Сестра проводила ее до входной двери.
— Не правда ли, он очарователен?
— Кто? Этот…
Эмми засмеялась.
— Ты так настроена, что готова раскритиковать даже архангела. Прощай, родная, береги себя.
Она не обиделась на старшую сестру, так как была добра и к тому же безумно счастлива. Когда Эмми вернулась в гостиную, гость взял обе ее руки в свои.
— Ну что, моя радость?
— Сестра хотела увезти меня в Италию.
— А ты что ей сказала?
— Угадай! — ответила девушка, поднимая на него сияющие глаза.
Он осыпал ее поцелуями, и Эмми на время забыла о Зоре, которая пошла своим путем искать счастья, не внимая ни мудрости умников, ни советам глупцов.
2
Уже пять месяцев Зора странствовала по свету, главным образом, по дорогам Италии, без приключений, которые можно было бы назвать любовными. Вспоминая литератора из Лондона и его пророчества, молодая женщина насмешливо улыбалась. Ни одного мужского сердца она не разбила, и ее собственное было целехонько. «Татары» не обнаруживали никаких признаков волнения при виде Зоры и оставляли ее в покое. Кроме того, соборы вызывали у нее непритворный восторг, а модные рестораны и магазины доставляли массу удовольствия. Таким образом, Раттенден оказался очень плохим пророком.
И, тем не менее, она тосковала по чему-то неуловимому и ускользающему от нее, уверенная, что вся окружающая благодать — не более чем символ недоступного ее чувствам. Странник, который томится тоской по незримому, но не наделен даром истинного бродяги проникать взглядом за скрывающую его туманную завесу, поневоле должен довольствоваться только видимым и доступным, хотя это не всегда его удовлетворяет. И на Зору порой находила тоска. В такие дни Турнер жаловалась, что иностранцы не умеют готовить, а заграничная пища вредна для здоровья, и предлагала своей госпоже принять соду. По сути она была права, но подходила к вопросу с другой стороны. Случалось также, что в пути не попадалось приятных знакомых, и одиночество действовало на нервы в общем уравновешенной Зоры. В такие минуты она сильнее обычного мечтала о неведомом.