Пульхоф, как и раньше, хладнокровно смотрел на меня. Жалкая улыбка затаилась в углах его губ. В этот момент Пульхоф был похож на старого друга, приветствовавшего меня на званом обеде, а не на предателя, пойманного на месте преступления.
— Сэр, могу я сначала задать вам два вопроса?
— Никаких вопросов, — грубо оборвал я его, — не думайте, что вам удастся отвертеться, оттягивая время. Война вот-вот кончится. У меня теперь достаточно времени.
— Я понимаю, сэр, что время дорого вам, — ответил Пульхоф, — и поэтому хочу сразу перейти к делу. Мой первый вопрос. Можете ли вы указать мне на какие-либо сведения в моих показаниях, которые не были известны немцам раньше?
Это был трудный вопрос. Я знал, что немецкая контрразведка многие сведения, которые содержались в показаниях Пульхофа, получила из других источников. Так, я знал, что моя кличка Фрэнк Джэксон была известна немцам раньше. Но я не думал, что ее знал Пульхоф, который, таким образом, сознательно сообщал немцам сведения не первой свежести. Если Пульхоф делал это преднамеренно, то, следовательно, он имел готовые ответы на мои вопросы, связанные с этим делом. Но все же я не был удовлетворен.
— Я допускаю, что сведения, которые вы сообщили немцам, действительно не первой свежести. Но это не делает вас лучше в моих глазах. Вы сказали им все, что знали. И тот факт, что вы давали немцам устаревшие сведения, не оправдывает вас.
— Прошу прощения, сэр, — сказал Пульхоф, который по-прежнему оставался спокойным. — Мне кажется, что это оправдывает меня. Это как раз второй вопрос, который я хотел задать вам. Перед отъездом из Лондона мне сообщили клички и адреса агентов в Голландии, с которыми я должен был установить контакт. Если бы я был предателем или агентом-двойником, разве я не выдал бы их немцам при первом же удобном случае? А разве эти голландские агенты расстреляны или находятся под арестом? Сэр, прочтите мои показания еще раз. Упоминаются ли в них имена моих помощников или лиц, с которыми я держал связь?
Таков конец «дела Пульхофа». Любой следователь, имеющий большой опыт работы в контрразведке, не смог бы ничего возразить Пульхофу. Он не выдал ни одного из своих товарищей по Движению сопротивления или кого-либо из наших агентов. Наоборот, он спас им жизнь. Его интуиция подсказала ему, как вести себя во время допроса. Если бы я занимался подготовкой Пульхофа в американском управлении стратегических служб, я посоветовал бы ему вести себя при подобных обстоятельствах именно так, как он вел себя. Если вы попадете в руки противника и вас будут допрашивать, учил я наших агентов перед их отправкой на оккупированную противником территорию, старайтесь давать допрашивающим только правдивую информацию, но такую, которая уже известна им из других источников. Они немедленно проверят сообщенные вами сведения и, убедившись в их правдивости, поверят, что вы действительно сломлены и сказали все, что знали. Этот способ поможет вам избежать пыток, если вы окажетесь в лапах гестапо. Так вам удастся скрыть самые важные сведения, которые еще неизвестны немцам и которые они, несомненно, вытянули бы из вас долгими пытками. Любой человек, как бы тверд и закален он ни был, имеет определенный предел терпения, если только сама природа не позаботится о нем и он не сойдет с ума.
Итак, Пульхоф инстинктивно избрал правильную линию поведения, стремясь спасти себя и своих товарищей. Немцев удовлетворила точность деталей, и они не сомневались, что Пульхоф рассказал им все, что знал. Офицер, допрашивающий Пульхофа, наверняка с гордостью подписал свое донесение майору Фельдману. И, конечно, тот факт, что Пульхофу удалось удержать в тайне от немцев имена и адреса его помощников по агентурной сети и все свои связи, на сто процентов доказывал его невиновность. Пульхоф мог выдать своих товарищей и таким образом избавить себя от риска подвергнуться пыткам. Однако он выбрал другой путь, опасный и смелый, и успешно прошел его. И хотя первое знакомство с показаниями Пульхофа заставило меня видеть в нем предателя, подписавшего свой смертный приговор, в конце концов эти же самые показания явились лучшим доказательством его невиновности. Такова история Антона Пульхофа, известного своим друзьям из управления стратегических служб под кличкой Бобби.
У этого худощавого человека, полуевропейца, полумалайца, был светлый и острый ум. Пульхоф организовывал побеги с оккупированной врагом территории и попал под подозрение, затем стал секретным агентом и снова попал под подозрение. Однако в конце концов он оказался истинным патриотом.
Долгое время я не знал, кто он: «Друг или враг?» И наконец я увидел в нем друга, искреннего друга Англии и Голландии. Где он сейчас, я не знаю. Но я убежден, что он один из не воспетых в песнях героев, которые сыграли выдающуюся роль в войне и которые рисковали жизнью ради счастья своей родины, не ища ни славы, ни денег. Нет патриотизма благороднее этого.