Шагаю к воротам, на ходу скручиваю крышку с бутылки и прикладываюсь к горлышку. Горло обжигает горечь, огонь несется по пищеводу и согревает желудок, делаю еще один глоток паленого пойла и толкаю калитку.
Иду между могил, смотрю на памятники, пью водку. Полгода здесь не был, на похоронах мать Иры закатила истерику, билась в припадке, тыкала в меня пальцем и на все кладбище орала, что я убийца.
Этой женщине не объяснить, что будь я убийцей - я бы в тюрьме сидел, а не на свободе гулял, это трагичная случайность, я не виноват.
Или виноват.
Ведь все вышло так, как говорил ее отец, нельзя идти против родителей, против судьбы, мы с Ирой не две половины целого, наш союз всех на горе обрек.
Останавливаюсь возле черной ограды, она блестит на солнце. Свежевыкрашенная. Памятника нет, простой крест с фотографией, со снимка на меня смотрит ее отец.
И такие у него глаза.
Давлю в себе желание поздороваться, ведь он меня не слышит все равно, в загробную жизнь никогда не верил, но на кладбище сама атмосфера поднимает изнутри какие-то нелепые чувства.
- Сегодня видел твою дочь, - говорю вслух и перешагиваю через железную цепочку, отряхиваю лавку от засохших лепестков и сажусь. Глотаю водку. - Она сказала, что убьет меня.
Молчу, смотрю на цветы. Настоящие, не пластмассовые, тянутся к небу.
Они часто здесь бывают, ухаживают за мужем и отцом, вспоминают меня, быть может, во всем винят. И никому в голову не приходит, что Ира та еще стерва, можно ли уравнивать случайную смерть и предательство?
Я считаю, что нет.
Предательство гораздо хуже.
- Вместе с тобой и любовь умерла, ты был прав, - говорю фотографии, пью водку. - И что сильное чувство не потухнет, оно лишь переродиться - я на своей шкуре испытал, Денис, - говорю ему. - Я ненавижу твою дочь, представляешь? Я из нее душу вытрясу. И что ты мне сделаешь? Восстанешь, чтобы наказать меня? А ведь это просто расплата.
Делаю глоток. И давлюсь, когда меня чем-то бьют сзади по голове. Машинально завожу руку наверх и поднимаюсь, оглядываюсь. И мрачно усмехаюсь.
Она стоит за оградой, вся в черном, в ладони сжимает красные розы, и я вижу красную кровь на коже, выступившую от шипов.
Веду ладонью по шее, она и меня уколола, с плеч смахиваю бархатные лепестки.
- У тебя совести хватило сюда прийти, - она не спрашивает, утверждает, недоверчиво качает головой и обходит забор, так же, как я, перебрасывает ногу через цепь, не открывая. Оказывается рядом с лавкой и холмом, поросшим травой.
Мы на улице, на открытом пространстве, но сжаты этим забором, куском земли, словно от всего мира отрезаны, на краю необитаемого острова посреди океана стоим.
Мне душно, и я распахиваю пиджак.
- Я хотела лишь договориться с тобой, надеялась, что в тебе хоть крупицы чего-то хорошего остались, но ты дьявол, Илья, лучше бы ты тогда сдох и в этой могиле лежал, а я бы пришла и плюнула на нее! - она орет, и весь яд ее слов я порами впитываю, он мне в кровь поступает, отравляет меня, в ее глазах вспышками взрывается злость, она рубит эти фразы не сгоряча, она как фанатичка, как одержимая желает похоронного марша в мою честь, а я только теперь, глядя на нее понимаю, что это самая настоящая, бесконечная вражда, ей края не будет, и я сам ее развязал, и это нас двоих уничтожит, как полгода назад нас уничтожила любовь, мы уже не дышим.
- Ира, - делаю шаг ближе к ней.
Она замахивается букетом.
Перехватываю ее руку, сжимаю. Она вскрикивает, цветы сыпятся на нас, царапают шипами, я просто удержать ее пытаюсь, но она словно дикая кошка, вырывается, щеки блестят от слез, она с ожесточением топчется по моим ногам, и я в этой краткой борьбе устоять не могу, мы вместе валимся назад, на земляной холм.
Водка расплескалась, залила нас, перед глазами пелена, это слезы, кажется, сквозь их муть смотрю в синее небо, лежу на спине.
Она лежит рядом, слышу, как давится рыданиями, безостановочно твердит:
- Что ты сделал, что ты сделал, это могила моего отца, ты чудовище, Илья.
Сползаю на землю, покачиваясь, встаю на ноги, за руку, рывком поднимаю ее.
- Все, Ира, - притягиваю ее к себе, вжимаю в грудь.
Она цепляется за меня, по рубашке размазывает тушь и слезы, захлебывается, бездумно глажу ее по волосам, беззащитную, сейчас она прежняя, моя маленькая девочка, смотрю на фото ее отца и мне мнится укор, ведь я обещал, я клялся, что она будет счастлива, и я не справился, мы принесли друг другу лишь боль.
- Ира, - ладонями веду по ее спине, - прости меня, не сейчас, но когда-нибудь, через год, два, десять лет, Ира, простишь?