– Что ты несешь? – качая головой, блондин поднес ладонь к моему лбу, словно измеряя температуру. – Меньше надо пить, Лена. Это плохо кончится.
Белые светлые волосы стояли ежиком, когда на лбу собирались морщины от вздернутых бровей. Я задумчиво провела по коже ноготком с небольшим натиском, расправляя ее и выравнивая.
– Я не так уж и много выпила, Олег, – сорвалось с моих губ, когда цепко посмотрела ему прямо в глаза: – Ты знаешь, потому что следил за мной.
Этот странный контакт тет-а-тет длился, казалось, вечность. Зрачки блондина расширились, губы распахнулись. От задыхался от близости, а я сходила с ума, когда его пальцы погладили талию. Возможно, это был нервный тик, но все же!
– Я не следил за тобой, – сквозь зубы прохрипел он до одури низко, горячий пот скользнул по спине от вибраций в голосе. Резко дернувшись к столу, он не глядя поднял свой все еще полный бокал и поднес к носу, крылья затрепетали. – Странно, алкоголя не чувствую.
– Мишенька сказал, вам вера пить не позволяет, – язвительно-елейно протянула с натянутой улыбкой.
– Да? – в тон мне хмыкнул Олег, а после пригубил коктейль. Распробовал вкус, убедился в отсутствии алкоголя и только после осушил до дна. – И какая же вера, по мнению «Мишеньки», – фыркнул тот, злясь и пародируя меня, – мне не позволяет пить?
– Говорит, – на редкость серьезно ляпнула я, – вы строгий мусульманин.
– Вот это да, – нервно рассмеялся блондин, пожимая плечами. – Я же вылитый мусульманин. Да, Лен?
Внутри творился хаос, вертелся смерч, голова взрывалась, а вид удавалось сдержать на редкость серьезный. Поудобнее устроившись на коленках, я заметила, как руки мужчины резко и внезапно прижали меня к месту сильнее. Олег словно был не готов опустить меня в тот момент из своих объятий…
Вовремя опомнившись, мужчина убрал ладони, а вставать я и не думала. Лишь деловито постучала пальцем по губам, глубокомысленно изрекая:
– Олеженька… – мужчина гневно кашлянул, я взвизгнула: – Александрович! Знаешь, похож… Вылитый.
– Почему это? – искреннее недоумевал тот, начиная хмуриться.
– Все очевидно, – задыхаясь от страха и ужаса внутри, я выпалила так быстро, чтобы не успеть увильнуть обратно, – у тебя на коленях сидит вполне себе красивая девушка, а ты боишься к ней прикоснуться.
Глаза Коробейникова расширились, словно два огромных блюдца, а после на губах возникла издевательская улыбочка:
– Ты себе льстишь, дорогая моя, – поиграв бровями, он вызвал у меня кратковременный инсульт, невинно продолжив: – У меня на коленях сидит ребенок, а я – не педофил, знаешь ли.
– Ах! – щеки запылали от стыда и неловкости. Почему-то мозг воспринял слова Олега, как самое острое оскорбление, голос дрожал во время истерического писка: – Да мне, вообще-то, двадцать один! В этом году двадцать два будет!
– А мне за тридцать, – пожал плечами тот, словно пытаясь сказать этими словами намного больше, чем хотел. Мол, негоже мне сидеть на коленках друга отца и так явно намекать на что-то не совсем приличное. – Так что давай-ка ты встанешь на свои две, а я сделаю вид, что падения не было и…
Я не могла оставить все ТАК. Недосказанность – не мое. Я любила конкретику. Этот мужчина явно блефовал. Он не считал меня просто «ребенком», иначе что за холмик вдруг образовался в тесных черных джинсах?!
Очуменно сексуальный мужчина говорит: «Ты не в моем вкусе, детка»?! Докажи ему, что у него был плохой вкус до встречи с тобой! Докажи, что ты – элитный виски, а все, что он пробовал до тебя, – портвейн с базара за двадцать рублей.
– Ребенок, говоришь?! – с угрозой взорвалась я, перебивая Олега на полуслове. – А так ребенок может?
– Как «так»? – не понял блондин.
И тогда я просто сжала его щеки своими ладонями… Нежно, но крепко… Показывая все свое женское нутро, но в тоже время четко давая понять: «Сейчас ты принадлежишь только мне!» Если в этом мире мне и достался какой-то талант от бога, то это целоваться. Спокойно завязывала узлы языком без особых усилий, доставала им до носа и могла даже удержать ручку.
Мой поцелуй был безумный, как обида внутри. Жадным, диким и в чем-то развязным. Задыхаясь, я отстранилась спустя пару минут безумия, хотя часы показывали пятнадцать минут, и заглянула ему в глаза.
«Ну, – говорила без слов вздернутая бровь, – теперь выбор за тобой, Олег! Ты либо продолжаешь, либо мы заканчиваем все это здесь и сейчас».